Были ли дети у екатерины 1. Правление Екатерины I. Смерть и завещание Екатерины I

Несмотря на то что многие серьезные ученые оспаривают роль случая в истории, нельзя не признать, что Екатерина I взошла на русский трон во многом случайно. Правила она недолго - чуть больше двух лет. Тем не менее, даже несмотря на столь краткий срок царствования, она осталась в истории как первая императрица.

Из прачки в государыни

Марта Скавронская, которая вскоре станет известна миру как императрица Екатерина 1, родилась на территории сегодняшней Литвы, на землях Ливонии, в 1684 году. Точных сведений о ее детстве нет. Вообще будущая Екатерина 1, биография которой весьма неоднозначна, а порой и противоречива, по одной из версий, родилась в семье крестьянина. Ее родители вскоре умерли от чумы, и девочку отдали в дом пастора в качестве служанки. По другой версии, Марта с двенадцати лет жила у своей тетки, после чего оказалась в семье местного священника, где находилась в услужении и обучалась грамоте и рукоделию. Ученые до сих пор спорят по поводу того, где родилась будущая Екатерина 1.

Биография

И происхождение первой русской императрицы, и дата, и место ее рождения до сих пор отечественными историками не установлены. Более или менее однозначно в историографии утвердилась версия, доказывающая, что она была дочерью прибалтийского крестьянина Самуила Скавронского. В католическую веру девушку крестили еще родители, дав ей имя Марта. По некоторым сведениям, она воспитывалась в Мариенбургском пансионе, под присмотром пастора Глюка.

Будущая Екатерина I никогда не была прилежной ученицей. Зато рассказывают, что она с поразительной частотой меняла кавалеров. Есть даже сведения о том, что Марта, забеременев от некоего дворянина, родила от него дочь. Пастору удалось выдать ее замуж, однако супруг, который был шведским драгуном, вскоре бесследно исчез в годы Северной войны.

После взятия Мариенбурга русскими Марта, став «военным трофеем», некоторое время была любовницей унтер-офицера, позже, в августе 1702-го, оказалась в обозе фельдмаршала Б. Шереметева. Он, заприметив ее, взял к себе портомоей - прачкой, передав позже А. Меньшикову. Именно здесь она попалась на глаза Петру I.

Биографы русской царской семьи до сих пор гадают, чем она могла пленить царя. Ведь красавицей Марта не была. Тем не менее вскоре она стала одной из его любовниц.

и Екатерина 1

В 1704-м Марта, по православному обычаю, крестилась под именем К тому времени она уже была беременной. Будущую императрицу крестил царевич Алексей. Умевшая легко адаптироваться ко всяким обстоятельствам, Екатерина никогда не теряла присутствия духа. Она отлично изучила характер и привычки Петра, став для него необходимой и в радости, и в горе. В марте 1705-го у них уже было двое сыновей. Однако будущая Екатерина I все еще продолжала проживать в доме Меншикова в Санкт-Петербурге. В 1705-м будущую императрицу привезли в дом сестры царя Натальи Алексеевны. Здесь неграмотная прачка начала обучаться писать и читать. По некоторым сведениям, именно в этот период будущая Екатерина I завязывает достаточно близкие отношения с Меншиковыми.

Постепенно отношения с царем становились очень близкими. Об этом свидетельствует их переписка 1708 года. У Петра было немало любовниц. Он даже обсуждал их с Екатериной, однако она ни в чем его не упрекала, пытаясь приспосабливаться к царским капризам и мириться с его становившимися частыми вспышками гнева. Она неизменно была рядом во время его приступов эпилепсии, деля с ним все трудности походной жизни и незаметно превращаясь в фактическую жену государя. И хотя непосредственного участия при решении многих политических вопросов будущая Екатерина I не принимала, однако имела на царя большое влияние.

С 1709-го она везде сопровождала Петра, в том числе и во всех поездках. Во время Прутского похода 1711-го, когда русские войска попали в окружение, она спасла не только будущего мужа, но и армию, подарив турецкому визирю все свои драгоценности, чтобы склонить его к подписанию перемирия.

Замужество

По возвращении в столицу, двадцатого февраля 1712-го, Петр 1 и Екатерина 1 обвенчались. Уже родившиеся к тому времени их дочери Анна, ставшая впоследствии супругой герцога Голштинского, а также Елизавета - будущая императрица, будучи в возрасте трех и пяти лет, на свадьбе исполняли обязанности сопровождающих к алтарю фрейлин. Бракосочетание проходило практически тайно в маленькой часовенке, принадлежавшей князю Меншикову.

С этого времени Екатерина I обзавелась двором. Она стала принимать иноземных послов и встречаться со многими европейскими монархами. Будучи супругой царя-реформатора, Екатерина Великая - 1-я русская императрица - по силе своей воли и по выносливости ничем не уступала мужу. В промежуток времени с 1704-го до 1723-го она родила Петру одиннадцать детей, правда, большинство из них умерли в младенчестве. Столь частые беременности ничуть не мешали ей сопровождать супруга в его многочисленных походах: она могла жить в палатке и почивать на жесткой постели, ни капли не ропща.

Заслуги

В 1713 году Петр I, высоко оценив достойное поведение своей жены во время неудачного для русских Прутского похода, учредил орден св. Екатерины. Он лично возложил знаки на супругу в ноябре 1714-го. Первоначально он был назван орденом Освобождения и был предназначен только Екатерине. О заслугах жены во время злосчастного Прутского похода Петр I вспомнил и в своем манифесте о коронации своей супруги в ноябре 1723-го. Иностранцы, с большим вниманием следившие за всем происходящим в русском дворе, единодушно отмечали привязанность царя к императрице. А во время 1722 года Екатерина даже обрила голову и стала носить гренадерскую фуражку. Она проводила вместе с мужем смотр войск, уезжающих прямо к месту сражения.

Двадцать третьего декабря 1721-го коллегии Сената и Синода признали Екатерину русской императрицей. Специально для ее коронации в мае 1724-го была заказана корона, которая своим великолепием превосходила корону самого царя. На голову супруге этот императорский символ возложил сам Петр.

Портрет

Мнения о том, какая внешность была у Екатерины, противоречивые. Если ориентироваться на ее мужское окружение, то мнения в целом положительные, зато женщины, относясь к ней предвзято, считали ее маленького роста, толстой и черной. И действительно, внешность императрицы не производила особого впечатления. Стоило только взглянуть на нее, чтобы заметить ее низкое происхождение. Платья, которые она носила, были старомодного фасона, полностью обшитые серебром с блестками. На ней всегда был пояс, который был спереди украшен вышивкой из драгоценных камней с оригинальным рисунком в виде двуглавого орла. На царице постоянно были навешаны ордена, дюжина образков и амулетов. Когда она шла, все это богатство звенело.

Ссора

Один из их сыновей - Петр Петрович, который после отречения старшего наследника императора от считался с 1718 года официальным престолонаследователем, в 1719-м умер. Поэтому царь-реформатор стал только в своей жене видеть своего будущего преемника. Но осенью 1724-го Петр заподозрил императрицу в измене с камер-юнкером Монсом. Последнего он казнил, а с супругой перестал общаться: вообще не разговаривал, а доступ к ней запретил. Увлечение другим нанесло страшный удар царю: в гневе он разорвал завещание, по которому трон переходил к супруге.

И только один раз по настойчивой просьбе свое дочери Елизаветы Петр согласился на обед с Екатериной - женщиной, которая была его неразлучной подругой и помощницей в течение целых двадцати лет. Произошло это за месяц до кончины императора. В январе 1725-го ему стало плохо. Екатерина все время находилась у постели умирающего монарха. В ночь с 28-го на 29-е Петр скончался на руках жены.

Восхождение на престол

По смерти супруга, так и не успевшего объявить свою последнюю волю, решением вопроса о престолонаследии стали заниматься «верховные господа» - члены Сената, Синода и генералитета, которые уже находились во дворце с двадцать седьмого января. Среди них было две партии. Одной, состоявшей из удержавшихся на самом верху правительственной власти остатков родовой аристократии, руководил по-европейски образованный князь Д. Голицын. Стремясь ограничить самодержавие, последний требовал возвести на престол Петра Алексеевича - малолетнего внука Петра Великого. Надо сказать, что кандидатура этого малыша была очень популярной среди всего аристократического сословия России, которая желала обрести в отпрыске несчастного царевича того, кто сможет восстановить их прошлые привилегии.

Победа

Вторая партия была на стороне Екатерины. Раскол был неминуем. С помощью своего давнего друга Меншикова, а также Бутурлина и Ягужинского, опираясь на гвардию, она взошла на престол как Екатерина 1, годы царствования которой для России ничем особенным ознаменованы не были. Они были недолгими. По уговору с Меншиковым, Екатерина не вмешивалась в государственные дела, более того, восьмого февраля 1726-го она передала управление Россией в руки Верховного тайного совета.

Политика внутри страны

Государственная деятельность Екатерины I ограничивалась в большинстве своем только подписанием бумаг. Хотя надо сказать, что императрица интересовалась делами русского флота. От ее имени страной фактически правил тайный совет - орган, созданный незадолго до восхождения ее на престол. В его состав входили А. Меньшиков, Г. Головкин, Ф. Апраксин, Д. Голицын, П. Толстой и А. Остерман.
Правление Екатерины 1 началось с того, что были уменьшены подати и помилованы многие заключенные и сосланные. Первое было связано с повышением цен и страхом вызвать недовольства в народе. Некоторые реформы Екатерины 1 отменили старые, принятые еще Петром 1. К примеру, существенно была уменьшена роль Сената и упразднены местные органы, которые сменили на власть воевод, образована Комиссия, в которую вошли генералитет и флагманы. По содержанию этой реформы Екатерины 1 именно они должны были заботиться о благоустройстве русских войск.

Екатерина Алексеевна - императрица, ставшая одной из знаковых фигур истории России XVIII века. Именно с нее начался так называемый век женщин на российском престоле. Она не являлась человеком сильной политической воли или государственного однако в силу личных качеств оставила свой след в истории Отечества. Речь идет о Екатерине I - сначала любовнице, потом жене Петра I, а впоследствии полноправной правительнице государства российского.

Тайна первая. Детство

Если говорить о ранних годах этой личности, то невольно приходишь к тому выводу, что загадок и неопределенностей в ее биографии больше, чем подлинной информации. До сих пор неизвестно ее точное место происхождения и национальность - спустя более 300 лет с момента ее рождения историки не могут дать точного ответа.

По одной из версий, Екатерина Алексеевна была рождена 5 апреля 1684 года в семье литовского (а может латышского) крестьянина в окрестностях Кегумса, который располагался в исторической области Видзем. Тогда эти территории являлись частью мощнейшего Шведского государства.

Другая версия свидетельствует о ее эстонских корнях. Повествуется, что якобы она родилась в современном городе Тарту, называвшемся в конце XVII века Дерптом. Но также указывается, что она не имела высокого происхождения, а вышла из среды крестьянства.

В последние годы появилась еще одна версия. Отцом Екатерины был Самуил Скавронский, служивший Казимиру Яну Сапеги. Однажды он бежал в Лифляндию, поселился в районе Мариенбурга, где и завел семью.

Здесь еще один нюанс. Екатерина Алексеевна - царевна русская - не имела такого имени, под которым вошла в историю. Ее настоящая фамилия - Скавронская, названная Мартой, являвшаяся дочерью Самуила. Но негоже женщине с таким именем занимать российский престол, поэтому она получила новые «паспортные данные» и стала Михайловой Екатериной Алексеевной.

Тайна вторая. Отрочество

В Европе в те далекие годы все еще опасна была чума. И ее семье этой опасности не удалось избежать. В результате в год рождения Марты от «черной смерти» погибли ее родители. Остался только дядя, который не мог возложить на себя обязанности родителя, поэтому отдал девочку в семью Эрнста Глюка, являвшегося лютеранским пастором. К слову сказать, он знаменит переводом на латышский язык Библии. В 1700 году началась Северная война, основными противостоящими силами в которой были Швеция и Россия. В 1702 году русская армия штурмом взяла неприступную крепость Мариенбург. После чего Эрнст Глюк с Мартой были отправлены Москву как пленные. Через некоторое время под расписку пастора Фагеция поселились в его доме, в Немецкой слободе. Сама Марта - будущая Екатерина Алексеевна - грамоте не обучалась и в доме находилась в качестве прислуги.

Версия, приведенная в словаре Брокгауза и Ефрона, приводит другую информацию, по которой ее мать не умирала от чумы, но потеряла своего мужа. Овдовев, была вынуждена отдать дочь в семью все того же Глюка. И эта версия говорит о том, что она обучалась грамоте и различным рукоделиям.

По третьей версии, в семью Глюка она попала по достижении 12 лет. До того Марта жила у Веселовской Анны-Марии, ее тетки. В 17 лет ее выдали замуж за шведа Иоганна Крузе накануне наступления русских войск на крепость Мариенбург. Через 1 или 2 дня ему пришлось отбыть на войну, где он пропал без вести.

Такими тайнами рождения и ранних лет окутала свою личность Екатерина Алексеевна. Биография ее отнюдь не становится на все 100 % ясной с этого момента, в ней еще будут появляться различного рода белые пятна.

Фельдмаршал Шереметев в жизни Екатерины

Русские войска в начале Северной войны в Ливонии возглавлял Шереметев. Ему удалось захватить главную после чего основные силы шведов отошли дальше. Триумфатор же подверг край беспощадному разграблению. Он сам отчитывался русскому царю следующим образом: "…послал во все стороны жечь и пленить, целым ничто не осталось. Мужчины и женщины взяты в плен, все разорено и сожжено. Взяты рабочие лошади и прочий скот в количестве 20 000, остальное порубили и покололи".

В самой крепости фельдмаршал захватил 400 человек. С ходатайством о судьбе жителей к Шереметеву пришел пастор Эрнст Глюк, здесь и была им (Шереметевым) замечена Екатерина Алексеевна, имевшая тогда имя Марта Крузе. Престарелый фельдмаршал отправил всех жителей и Глюка в Москву, Марту же силой взял в любовницы. Несколько месяцев она была его наложницей, после чего в жаркой ссоре Меншиков забрал у него Марту, с тех пор ее жизнь связалась с новым военным и политическим деятелем, ближайшим соратником Петра.

Версия Питера Генри Брюса

В более благоприятном подношении для самой Екатерины описал в своих мемуарах эти события шотландец Брюс. По его словам, Марту после захвата Мариенбурга забрал Баур - полковник драгунского полка, а в будущем генерал.

Поместив ее у себя дома, Баур поручил ей заниматься домашним хозяйством. У нее было право полного распоряжения прислугой. Чем она занималась достаточно умело, в результате заслужила любовь и уважение своих подчиненных. Уже позже генерал вспоминал, что его дом до этого никогда не был настолько ухожен, как при Марте. Однажды князь Меншиков, непосредственный начальник Баура, был у него с визитом, во время которого приметил девушку, ей оказалась Екатерина Алексеевна. Фото в те годы еще не существовало, чтобы ее запечатлеть, но сам Меньшиков отмечал ее необычайные черты лица и манеры. Он заинтересовался Мартой и расспросил о ней у Баура. В частности, умеет ли она готовить и вести хозяйство. На что получил утвердительный ответ. Тогда князь Меншиков сказал, что его дом в действительности находится без хорошего присмотра и нуждается именно в такой женщине, как наша героиня.

Баур был сильно обязан князю и после этих слов подозвал Марту и сказал, что перед ней Меншиков - ее новый хозяин. Он уверил князя в том, что она станет ему хорошей опорой в домохозяйстве и другом, на которого можно положиться. Помимо этого Баур сильно уважал Марту, чтобы воспрепятствовать ее «возможности в получении доли чести и хорошей судьбы». С того времени Екатерина I Алексеевна стала жить в доме князя Меншикова. Это был 1703 год.

Первая встреча Петра с Екатериной

В одну из своих частых поездок к Меншикову царь встретил, а затем превратил в свою любовницу Марту. Осталось письменное свидетельство их первой встречи.

Меншиков проживал в Петербурге (тогда - Ниеншанц). Петр ехал в Ливонию, но захотел остаться у своего друга Меншикова. В тот же вечер он впервые увидел свою избранницу. Ею стала Екатерина Алексеевна - жена (в будущем) Петра Великого. В тот вечер она прислуживала по столу. Царь спросил у Меншикова, кто она, откуда и где он смог ее приобрести. После чего Петр долго и пристально смотрел на Екатерину в итоге чего в шутливой форме сказал, чтобы она занесла ему перед сном свечу. Впрочем, эта шутка была приказом, от которого нельзя было отказаться. Эту ночь они провели вместе. Поутру Петр уехал, в благодарность он оставил ей 1 дукат, по-военному вложив его Марте в руку при прощании.

Это была первая встреча царя с девушкой-служанкой, которой суждено было стать императрицей. Эта встреча была очень важна, ведь если бы она не произошла, Петр никогда бы не узнал о существовании такой необычной девушки.

В 1710 году по случаю победы в в Москве было устроено триумфальное шествие. По площади провели пленных шведской армии. Источники сообщают, что среди них был и муж Екатерины Иоганн Крузе. Он сообщил о том, что та девушка, которая рожает одного за другим детей царю, является его женой. Результатом этих слов стала его ссылка в Сибирь, где он скончался в 1721 году.

Любовница Петра Великого

На следующий год после первой встречи с царем Екатерина I Алексеевна родила первенца, которого назвала Петром, еще через год появился второй ребенок - Павел. Вскоре они умерли. Царь называл ее Марта Василевская, вероятно, по фамилии тетки. В 1705 году он решил взять ее себе и поселил в доме своей сестры Натальи в Преображенском. Там Марта выучилась русской грамоте и сдружилась с семьей Меншиковых.

В 1707 или 1708 году Марта Скавронская обратилось в православие. После крещения она получила новое имя - Екатерина Алексеевна Михайлова. Отчество она получила по имени своего крестного, коим оказался царевич Алексей, фамилия же была дана Петром, для того чтобы она оставалась инкогнито.

Законная жена Петра Великого

Екатерина была горячо любимой женщиной Петра, она являлась любовью всей его жизни. Да, у него было огромное количество романов и интрижек, но любил он только одного человека - свою Марту. Она видела это. Петр I, как известно из воспоминаний современников, мучился сильнейшими головными болями. Никто ничего с ними не мог поделать. Екатерина Алексеевна же была его «анальгетиком». Когда у царя начинался очередной приступ, она садилась рядом с ним, обнимала его и поглаживала ему голову, за несколько минут он засыпал крепким сном. После пробуждения он чувствовал себя свежим, бодрым, готовым к новым свершениям.

Весной 1711 года, отправляясь в Прутский поход, Петр собрал близких в Преображенском, вывел перед ними свою избранницу и сказал, что отныне ее все должны считать законной женой и царицей. Также он сказал, если он погибнет, не успев жениться, то все ее должны считать законной наследницей российского престола.

Венчание состоялось только в 1712 году, 19 февраля, в церкви Исаакия Далмацкого. С этого момента Екатерина Алексеевна - жена Петра. Супруги были сильно привязаны друг к другу, особенно Петр. Он хотел видеть ее везде: при спуске корабля, военном смотре, на праздниках.

Дети Петра и Екатерины

Катеринушка, как звал ее царь, родила Петру 10 детей, впрочем, большинство из них умерло еще в младенчестве (см. таблицу).

	Рождение		Дополнительная информация
			Официально не подтвержденные дети, рождены до брака
	Сентябрь 1705 г.
Екатерина			Первая дочь, рожденная еще вне брака, названа в честь матери
			Первый ребенок, не умерший во младенчестве. В 1711 году была объявлена царевной, а в 1721-м - цесаревной. В 1725 году вышла замуж и уехала в Киль, там у нее родился сын Карл Петер Ульрих (позже он станет российским императором)
Елизавета			В 1741 году стала российской императрицей и оставалась ею до своей смерти
Наталья (старшая)			Первый ребенок, рожденный в браке. Скончалась в возрасте 2 лет и 2 месяцев
Маргарита			Получила такое нетипичное для Романовых имя, возможно, в честь дочери пастора Глюка, у которого она росла
			Был объявлен и считался официальным наследником. Назван в честь царя
			Был рожден в Германии, сам Петр в это время находился в Нидерландах. Прожил всего один день
Наталья (младшая)			Наталья стала последним ребенком Екатерины и Петра

Только с двумя его дочерьми связана дальнейшая политическая история дома Романовых. Дочь Екатерины правила страной на протяжение более 20 лет, а потомки Анны управляли Россией с 1762 года до самого падения монархической власти в 1917-м.

Восхождение на престол

Как известно, Петр запомнился как царь-реформатор. Касаемо процесса престолонаследия, он не обошел стороной этот вопрос. В 1722 году в этой сфере была произведена реформа, по которой наследником престола становился не первый по мужской линии потомок, а тот, кого назначал действующий правитель. В результате чего правителем мог стать любой подданный.

15 ноября 1723 года Петр издал Манифест о коронации Екатерины. Сама коронация произошла 7 мая 1724 года.

Последние недели жизни Петр сильно занемог. И когда Екатерина поняла, что он уже не оправится от болезни, призвала к себе князя Меншикова и графа Толстого с тем, чтобы они провели работу по привлечению власть имущих на ее сторону, так как завещания Петр не успел оставить.

28 января 1725 года при поддержке гвардии и большинства вельмож Екатерина была провозглашена императрицей, наследницей Петра Великого.

Великая Екатерина Алексеевна на российском престоле

Российская императорская власть в годы правления Екатерины не являлась самодержавной. Практически власть была в руках Тайного совета, хотя утверждалось, что всей ее полнотой обладает Сенат, который при Екатерине была переименован в Великий Сенат. Безграничной властью был наделен князь Меншиков, тот самый, который забрал Марту Скавронскую у графа Шереметева.

Екатерина Алексеевна - императрица без государственных дел. Она не интересовалась государством, возложив все заботы на Меншикова, Толстого и созданный в 1726 году Тайный совет. Интерес у нее был только к внешней политике и особенно к флоту, который ей передался от мужа. Сенат в эти годы потерял свое определяющее влияние. Все документы разрабатывались Тайным советом, а функция императрицы заключалась в простой их подписи.

Длительные прошли в постоянных войнах, бремя которых полностью легло на плечи простого населения. Оно от этого устало. В это же время в сельском хозяйстве были плохие урожай, цены на хлеб повышались. В стране создавалась напряженная обстановка. Чтобы как-то ее разрядить, Екатерина снизила подушную подать с 74 до 70 копеек. Урожденная Марта Скавронская, к сожалению, не отличалась своими реформаторскими характеристики, которыми была наделена ее тезка - императрица Екатерина 2 Алексеевна, и ее государственная деятельность ограничивалась мелкими делами. В то время как страна утопала в казнокрадстве и произволе на местах.

Плохая образованность и неучастие в государственных делах тем не менее не лишили ее народной любви - она в ней утопала. Екатерина охотно помогала несчастным и просто людям, просящим помощи, другие хотели видеть ее кумой. Как правило, она никому не отказывала и очередному крестнику дарила несколько червонцев.

Екатерина 1 Алексеевна находилась у власти всего два года - с 1725-го по 1727-й. За это время была открыта Академия наук, организована и произведена экспедиция Беринга, а также введен орден Святого Александра Невского.

Уход из жизни

После смерти Петра жизнь Екатерины закрутилась: маскарады, балы, гулянья, сильно подорвали ее здоровье. В апреле 1727 года, 10-го числа, императрица слегла, кашель усилился, обнаружились признаки повреждения легкого. Смерть Екатерины Алексеевны была делом времени. Жить ей оставалось меньше месяца.

6 мая 1727 года, вечером, в 9 часов, Екатерина скончалась. Ей было 43 года. Перед самой ее смертью было составлено завещание, которое императрица уже не могла подписать, поэтому там стояла подпись ее дочери Елизаветы. Согласно завещанию трон должен был занять Петр Алексеевич, внук императора Петра I.

Екатерина Алексеевна и Петр I были хорошей парой. Они поддерживали друг в друге жизнь. Екатерина действовала магически, успокаивающе на него, Петр же, в свою очередь, сдерживал ее внутреннюю энергию. После его смерти Екатерина оставшееся время провела в празднествах и попойках. Многие очевидцы утверждали, что она просто хотела забыться, другие говорят о ее гулящей натуре. В любом случае народ ее любил, мужчин она умела к себе расположить и оставалась императрицей, не имея реальной власти в своих руках. Екатерина 1 Алексеевна начала эпоху правления женщин в Российской империи, которые оставались у руля до конца XVIII века с небольшими перерывами в несколько лет.

Провозглашение Екатерины I императрицей

В то время как Петр боролся со смертью, в других покоях дворца вельможи вели совещание о престолонаследии. Одни из них тогда же ухватились за права великого князя Петра, сына царевича Алексея Петровича; таковы были князья Голицыны, Долгорукие, Репнины; другие – в челе их Меншиков, генерал-адмирал Апраксин, Толстой, Бутурлин – хотели возвести на престол Екатерину, основываясь на том, что сам Петр короновал ее, и указывали, что возведение великого князя Петра, бывшего еще малолетним, может отозваться недоразумениями и междоусобиями. Некоторые из сторонников великого князя Петра пытались было согласить обе партии и предлагали объявить императором великого князя Петра, а до совершеннолетия его вручить правление Екатерине вместе с сенатом. Сторона, желавшая возведения на престол Екатерины без участия великого князя Петра, взяла наконец верх чрез то, что Толстой и Бутурлин пригласили во дворец кружок гвардейских офицеров, а за стенами дворца поставили оба гвардейских полка с готовностью употребить в дело оружие, если понадобится.

Екатерина I. Портрет неизвестного художника

– Кто смел без моего ведома привести сюда войско? – говорил князь Репнин, президент Воинской коллегии.

– Я, – отвечал Бутурлин; – это сделал я по повелению императрицы. Все обязаны ей повиноваться, не исключая и тебя!

У тех, которые были на стороне великого князя Петра, недоставало согласия; все почти находились по разным поводам в неприязни друг с другом; многие, сверх того, боялись, чтоб им не откликнулся суд над царевичем Алексеем Петровичем. Таким образом, Репнин, не ладивший с Голицыными, перешел на сторону Екатерины; пристал туда же и канцлер Головкин. Позвали кабинет-секретаря Макарова; он при Петре Великом долгое время ведал дела, непосредственно исходившие от государя.

– Нет ли какого завещания или распоряжения покойного государя насчет преемства престола после его кончины? – спросил Макарова генерал-адмирал Апраксин.

– Ничего нет! – отвечал Макаров. – Несколько лет тому назад государь составил завещание, но уничтожил его перед своею последнею поездкою в Москву. Хотя он после того и говорил о необходимости написать новое, но не приводил в исполнение этого намерения. Государь высказывал такую мысль: "Если народ, выведенный мною из невежественного состояния и поставленный на степень могущества и славы, заявит себя неблагодарным, то не поступит согласно моему завещанию, хотя бы оно было написано, и я не желаю подвергать моей последней воли возможности оскорбления; но если народ будет чувствовать, чем обязан мне за мои труды, то станет сообразоваться с моими желаниями, а они были выражены с такою торжественностью, какой нельзя было бы сообщить никакому писанному документу.

– Я прошу дозволить мне сказать слово, – произнес тогда Феофан Прокопович. – И, когда получил желаемое дозволение, начал со свойственным ему красноречием говорить о святости данной всеми подданными присяги в 1722 году – признавать преемником государю ту особу, которую он сам назначит.

– Однако, – возразили ему, – покойный не оставил завещания, по которому было бы можно указать на избранную им особу. Это обстоятельство можно скорее принять за признак нерешительности, и поэтому, при неимении преемника, указанного прежним императором, вопрос о престолонаследии должно решить государство.

– Преемником себе, – сказал Феофан, – государь указал супругу свою Екатерину, короновав ее сам императорскою короною в Москве. Это коронование само по себе, без всякого другого документа, дает ей неоспоримое право на управление государством.

На это возразили некоторые: у других народов супруги монархов коронуются вместе с ними, однако такая коронация не дает им права наследовать престол после кончины супругов.

Тогда кто-то из сторонников Екатерины сказал: "Покойный государь именно с тою целью и совершил эту коронацию, чтоб указать в Екатерине себе преемницу на престоле. Еще до похода в Персию он объяснял свои виды четырем сенаторам и двум членам Синода, которые и теперь находятся на совещании: он тогда говорил, что хотя в России нет обычая короновать цариц, но необходимость требует этого, чтобы престол после его смерти не остался праздным и чрез то не возникло бы какого-нибудь повода к недоразумениям и смутам".

Феофан с своей стороны рассказал о речи, которую произнес покойный государь перед венчанием на царство Екатерины в доме английского негоцианта; потом архиерей обратился к Головкину и другим лицам, которые были вместе с государем у этого негоцианта, и спросил: помнят ли они эти слова покойного монарха?

Канцлер подтвердил слова Феофана. Другие также отвечали утвердительно.

Меншиков, которому в его положении более всех тогда хотелось, чтоб на престол взошла Екатерина, с жаром воскликнул:

– Какого же еще выражения воли покойного монарха нам добиваться? Свидетельство таких почтенных особ стоит всякого завещания. Если великий наш государь поверил свою волю правдивости знатнейших своих подданных, то не сообразоваться с этим было бы с нашей стороны преступлением против их чести и против самодержавной воли государя.

– Нам, – сказали тогда другие, – нечего толковать о том, кого избирать наследником престола: дело давно решено, и мы сюда собрались не для избрания, а для декларации.

– Да, – сказал генерал-адмирал Апраксин, – по силе коронации, совершенной в Москве в 1724 году, сенату остается провозгласить Екатерину Алексеевну императрицею и самодержицею всероссийскою, с теми правами, какими пользовался ее покойный супруг.

В таком смысле составлен был акт, и все подписали его без возражений. Потом отправились приглашать Екатерину.

Облитая слезами, вышла Екатерина из царской опочивальни в сопровождении голштинского герцога и обратилась с трогательною речью к вельможам, говорила о своем сиротстве, вдовстве, поручала себя и все свое семейство покровительству сената и вельмож, просила их быть милостивыми и к голштинскому герцогу, которого покойник любил и назначил своим зятем. В ответ на такие слова Апраксин, став на колени, поднес ей акт о признании ее преемницею Петра. Раздались одобрительные восклицания в зале.

– Любезноверные мои! – сказала Екатерина. – Исполняя намерение вечно дорогого моему сердцу в Бозе почившего супруга, я посвящу дни мои трудным заботам о благе государства до тех пор, пока Бог не отзовет меня от этой земной жизни. Если великий князь Петр Алексеевич будет пользоваться моими советами, то, быть может, я буду иметь в моем печальном вдовстве то утешение, что приготовлю вам императора, достойного по крови и имени того, которого вы только что лишились.

Громогласное ура огласило залу; такие же крики раздались и за стеною дворца.

31 января был издан от Синода, сената и генералитета манифест, извещавший всю Россию о кончине ее государя, императора Петра, и обязывавший всех подданных Российской империи присягать на верность императрице Екатерине Алексеевне, так как уже вся Россия в 1722 году присягнула соблюдать закон о признании наследником престола то лицо, которое изберет последний государь, а в 1724 году сам Петр в Москве короновал императорскою короною свою супругу Екатерину и тем самым указал в ней ту особу, которую пожелал назначить после себя преемницею.

Портрет Екатерины I работы Ж.-М. Натье, 1717

Весь Петербург присягнул новой государыне Екатерине I без малейших признаков ропота или недовольства. Когда начали приводить к присяге народ в Москве, оказались небольшие сопротивления, не имевшие, однако, ни влияния на народную громаду, ни важных последствий. Двое раскольников заупрямились, объявили, что не станут присягать Екатерине и не признают ее за государыню. Их сначала посекли кнутом, а потом, когда кнут их не донимал, стали жечь огнем и после двух пыток принудили произнести присягу. В губерниях были также проблески неудовольствия, выражавшегося главным образом всякого рода болтовнёю. "Настоящий царь наш Петр, – говорили некоторые, – не умер, да и не царствовал; он молодым еще попался в плен к шведам и до сих пор находится у них в неволе, а шведы вместо него послали в Россию похожего на него лицом своего человека, и тот, назвавшись царем Петром, начал людям бороды резать и нехристей своих в высокие чины жаловал, и так похож был на настоящего Петра, что никто не мог распознать, что это не истинный царь, только узнала его царица, и за это он с царицею развелся и посадил ее в монастырь, а сам другую жену взял себе, из немок. Вот этот-то фальшивый Петр недавно умер, оставивши царство своей царице немке Екатерине. А теперь вот настоящий царь Петр освободился из неволи и ворочается в свое царство. И сын его, царевич Алексей, жив и находится у своего тестя, цесаря". Другие не отрицали, чтоб царствовавший под именем Петра был на самом деле им, однако порицали его за введение иноземных обычаев и за отяготительные для народа учреждения, а по обычному в русской духовной жизни приему взваливали все дурное на бояр, обвиняя их за то, что давали худые советы государю. Третьи вопияли прямо против воцарения Екатерины и кричали, что царствовать надлежит не ей, а царевичу, сыну Алексея. Все это имело важные последствия для тех, которые только так болтали и за свою болтовню подвергались наказанию. Народ везде покорно присягал Екатерине. Только вымысел, что царевич Алексей, о смерти которого в свое время было объявлено всей России, не умер, а где-то спасается, пришелся более по нраву русскому народу; но и тут обстоятельства показали, что теперь не так легко внушать к себе всеобщую веру самозванцам, как было в начале XVII века. Скоро после обнародования манифеста о кончине Петра и о восшествии Екатерины в двух противоположных между собою русских краях явились один за другим два названых царевича Алексея. Первый огласил себя в Почепе, в Малороссии Он был родом сибиряк, сын звонаря из города Погорельского, служил семнадцать лет в гренадерах и потом переведен был в другой полк, расположенный на квартирах в Малороссии. Там никто его не узнал, и он начал возвещать, что он – спасшийся от смерти царевич Алексей. Этому плуту не удалось погулять; его тотчас же схватили и посадили под стражу. Другой явился в Астрахани; и тот был также уроженец сибирский, крестьянин по сословию, занимавшийся извощичьим ремеслом на чужой стороне. Звали его Евстигней Артемьев. Этому молодцу предприятие сначала стало было удаваться. Нашлись такие, что поверили его речам. Но вскоре в каком-то пригородном селении его схватили и доставили в Астрахань, а тамошнее местное начальство приказало посадить его в тюрьму и послало о нем донесение в Петербург. Оба названые царевича – и почепский и астраханский – были привезены в Петербург и в ноябре 1725 года публично казнены смертью.

Правление Екатерины I

Первое время по своем вступлении на престол Екатерина посвятила печальному долгу погребения своего супруга. Набальзамированное тело государя было выставлено в дворцовой зале, нарочно украшенной применительно к значению грустного торжества. В этой зале гроб Петра стоял с 13 февраля по 8 марта, и в этот промежуток времени поставлен был близ него другой гроб – с трупом шестилетней дочери Петра, Наталии. 8 марта оба гроба повезли в деревянную церковь Петропавловского собора, временно построенную до окончания каменной, и тогда Феофан Прокопович произнес свою знаменитую надгробную речь, которая не только произвела потрясающее впечатление на слушателей, но и впоследствии считалась одним из лучших образцов духовного красноречия. Труп усопшего императора, посыпанный землею, был оставлен в закрытом гробе на катафалке и, по известию Голикова, стоял в церкви около шести лет.

Было много дел, начатых Петром и не оконченных по случаю его смерти. Екатерина решилась их окончить. В феврале 1725 года дано было поручение датчанину Берингу снарядить мореходную экспедицию к берегам Камчатки: это делалось по воле Петра, которого незадолго до кончины занимала мысль – узнать, соединяется ли Азия с Америкою или отделяется от нее водою? Тогда же Екатерина по проекту, начертанному Петром в 1724 году, положила открыть Академию наук и с этой целью повелела русскому послу в Париже, князю Куракину, приглашать в Россию иностранных ученых для занятия мест в русской Академии наук, которая, однако, на самом деле была открыта не ранее октября 1726 года. В мае 1725 года учрежден был кавалерственный орден Александра Невского, и это делалось также по мысли Петра: он заявлял о таком намерении еще до Персидского похода. Того же года, в том же месяце мае совершено было бракосочетание великой княжны Анны Петровны с голштинским герцогом во исполнение воли покойного императора, который сам обручил августейшую чету. Екатерина оказала милости лицам, подвергшимся опале их государя в последнее время его царствования. Получили свободу и восстановление своих гражданских прав лица, наказанные политическою смертью по делу Монса; объявлено прощение Шафирову, и Екатерина поручила ему писать историю Петра Великого; допущены были к службе и к царской милости дети казненного князя Гагарина; выпустили на волю малорусов, посаженных Петром в Петропавловскую крепость с наказным гетманом Полуботком, умершим в заточении. Дела внешние в 1725 году шли удачно в смысле докончания планов Петра. Оставленный в Закавказье Петром генерал Матюшкин усмирил в Грузии мятеж и убедил грузинского царя Вахтанга отдаться под покровительство России, а потом напал на Дагестан, разорил множество аулов, разрушил шахмалову столицу Тарки, выгнал самого шахмала, неприязненного к России, и достоинство шахмала уничтожил вовсе. В октябре 1725 года отправлен был Екатериной иллирийский граф Савва Владиславович в отдаленный Китай для установления прочных границ и для распространения взаимной торговли между русскими и китайцами.

Екатерина I с первого взгляда могла считаться хорошо подготовленною к той великой роли, какая теперь выпала ей на долю. Она была постоянною спутницею и самым искренним другом великого государя, правившего Россиею с такою славою, какой не достигал никто из его предшественников. Что всего важнее – сам великий преобразователь заявлял пред всею Россиею, что Екатерина, будучи его любимою супругою, была в то же время его помощницею и участницею во всех важных воинских и гражданских предприятиях. Много в ее пользу говорило уже то, что в течение многих лет она могла не только дружелюбно уживаться с таким характером, какой был у Петра, но и заслужить у него высокое о себе мнение. Но Екатерина может служить наглядным доводом той истины, что нельзя делать суждений: как поступила бы известная человеческая личность в таких и таких-то случаях, когда подобные случаи прежде не представлялись ей в жизни. В такого рода суждениях мы обыкновенно ошибаемся. Ошиблись бы мы в приговоре о том, что вышло бы из Екатерины, оставшейся на престоле полновластною решительницею судьбы своей и судьбы подвластного ей государства, ошиблись бы, если б Екатерина сошла со сцены прежде кончины мужа и не сделалась после него самодержавной государыней. Мы были бы вправе ожидать от нее чего-нибудь необыкновенного, особенно руководствуясь приговором Петра Великого, так отлично умевшего ценить людей. Не то выказалось в истории. Екатерина, как жена Петра, была действительно женщина большого ума, но это была одна из таких умных женщин, каких на свете немало во всех сословиях и при всяких жизненных условиях. Такие женщины, как Екатерина I, соединяя с умом честность, могут быть добрыми супругами и матерями, приятными собеседницами, хорошими хозяйками и вполне заслуживать самые лестные отзывы не только от своих родных и домашних, но и от чужих, кто только их знает. Но далее такие женщины не представляют за собою никаких достоинств. Без мужа, без взрослых детей, без близкого круга родных и друзей, служащих ей постоянною опорою, такая женщина решительно может потеряться, опуститься и, при всех своих нравственных достоинствах, никуда не быть пригодною. Такова по существу своему Екатерина. Она превосходно умела пользоваться обстоятельствами, в которые поставила судьба ее женскую жизнь; она приобрела любовь и уважение как супруга, так и всего круга близких людей и настолько привлекла к себе их сердца, что они признавали за ней такие достоинства, каких на самом деле у нее вовсе не было. Екатерина была женщина в полном смысле своего века воспитанная и сжившаяся в такой среде, где женщина, по существу своей природы, обязана быть только помощницею – мужа ли, родителей, друзей, кого бы то ни было, но все-таки только помощницею, а не самобытною деятельницею: в этой среде ум женский только и пригоден на такое положение. Екатерина и была для Петра достойною помощницею. Не знаем, собственно, как выражалось это помощничество, но должны верить, потому что нам об этом заявляет сам Петр. По смерти Петра Великого Екатерина вдруг очутилась в положении выше своего женского ума. Приходилось стать выше всех, руководить другими, выбирать себе пригодных помощников. К этому не приготовили ее никакие предшествовавшие обстоятельства жизни; не приучил ее к этому гениальный ум Петра. Петр никого не мог приучить к самобытности; он любил и ценил только помощников, которые не смели ни противоречить ему, ни подавать советов, когда он их не требует, ни чего-нибудь делать мимо его ведома и без его воли. И Екатерина именно тем и заслужила высокое о себе мнение супруга, что умела ему угодить, а угождала ему только тем, что находилась у него во всегдашнем нравственном подчинении. Петра не стало. Екатерина, привыкши в течение двадцати с лишком лет видеть около себя другое лицо, которому безусловно подчинялась, и сознавать за собою только второстепенное значение, с первого же раза выказывается тем, чем выработала ее предшествовавшая жизнь: она предает себя со своею семьею покровительству и защите сенаторов и вельмож; но ее делают самодержицею; ей дают то, чего принять и хранить она никак не была в силах. Отказаться от этой чести было невозможно, если бы даже она и хотела: пришлось бы даже рисковать и своею собственною головою, и судьбою дочерей. Надобно было принимать новое положение. Но при этом новом положении Екатерине не приходится быть чьею-нибудь помощницею; у ней теперь должны быть помощники по ее собственному выбору, да и не одно лицо, а много; если б ей хотелось во что бы то ни стало оставаться по-прежнему в значении чьей-то помощницы, то пришлось бы сделаться помощницею многих, а этого никак невозможно: многие не могут между собою спеться до такой степени, чтобы достигнуть полного единства. Отсюда трагическое, можно сказать, положение Екатерины I, наступившее именно с той минуты, когда она, по воле судьбы, достигла той высоты, о какой в молодости ей и не снилось.

Екатерина I и Сенат

И это трагическое положение выразилось прежде всего в том, что Екатерина должна была отделываться и увертываться от Меншикова, который более других способствовал возведению ее на престол, думая, конечно, править всем государством от имени той, кто некогда была его служанкою, а теперь стала повелительницею. Надобно было искать противовеса Меншикову, и Екатерина думала найти его в своем зяте, голштинском герцоге; она сблизилась с ним, и, естественно, Меншиков и герцог невзлюбили друг друга. Дело пошло далее. Сенат, еще и при Петре нередко не представлявший согласия между своими членами, но сдерживаемый гениальным умом и железною волею самодержца, теперь остался без той крепкой узды, которая для него была необходима. В конце 1725 года в нем возникло разногласие. Миних потребовал 15 000 солдат на работы для окончания Ладожского канала. Одни из членов сената (между ними генерал-адмирал Апраксин и Толстой) находили, что надобно исполнить требование Миниха и окончить дело, начатое Петром, – дело, которому великий государь придавал большую ценность. Меншиков воспротивился, доказывал, что солдаты набираются с большими издержками не для земляных работ, а для защиты отечества от врагов, и когда его доводы не принимались, он деспотически именем императрицы объявил, что солдат не дадут на работы. Сенаторы оскорбились. После того начался ропот и затем тайные соображения и совещания о том, как бы вместо Екатерины возвести на престол великого князя Петра; царь-ребенок казался самым подходящим царем для тех, которые думали на самом деле править государством от его имени.

Узнал об этом Толстой, и по его предположению должно было образовать учреждение, стоящее выше сената и непосредственно управляемое особою государыни. Он склонил на свою сторону нескольких главных и влиятельнейших вельмож: Меншикова, князя Голицына, канцлера Головкина, вице-канцлера Остермана и генерал-адмирала Апраксина. Они предложили Екатерине проект учреждения Верховного тайного совета, который должен быть выше сената. Указ об учреждении его дан был Екатериной I в феврале 1726 года. Поводом к такому учреждению указано то обстоятельство, что некоторые заседающие в сенате в то же время состоят президентами коллегий, и сверх того, "яко первые министры имеют по должности своей тайные советы о политических и других военных делах". Обязанные в то же время заседать в сенате и вникать во все дела, подлежащие ведению сената, "за многодельством не могут вскоре чинить резолюции на внутренние государственные дела, и от того в тайных советах о важнейших делах им немалое чинится помешательство, а в сенате в делах остановка и продолжение". Новое учреждение отделяло от сената дела первой важности и состояло под непосредственным председательством высочайшей особы. Дела, подлежащие исключительно Верховному тайному совету, были все чужестранные и те из внутренних, которые требуют по существу своему высочайшей воли; например, новые налоги не могли быть постановлены иначе как по указу Верховного тайного совета. При самом открытии нового учреждения постановлено было правилом, что собрания верховного тайного совета должны еженедельно происходить по внутренним делам в среду, а по иностранным в пятницу, но если случится что-нибудь необыкновенное, то собрание может происходить и в другой какой-нибудь день недели, и тогда все члены особо о том оповещаются. Указы из совета издаются от имени императрицы Екатерины. Сенат перестал иметь право безапелляционных приговоров и должен был титуловаться уже не Правительствующим, а Высоким. Челобитчикам дозволялось подавать в Верховный тайный совет апелляцию как на сенат, так и на коллегии, но если кто подаст несправедливую апелляцию, тот подвергнется штрафу и плате в пользу тех судей, на которых он жаловался, и в таком размере, в каком взят был бы штраф с этих судей, если б жалоба, на них поданная, была признана справедливою. Если же челобитчик обвинит напрасно судей в таком неправом поступке, который по закону подлежит смертной казни, тогда челобитчик сам подвергнется смерти. Совет – поясняется в современном протоколе – не есть особенное судилище, а собрание, к облегчению ей (императрице) бремени служащее (Чт. 1858, 3. Протоколы В. т. сов., 5).

От ведомства сената были изъяты три коллегии: Иностранная, Воинская и Морская.

Членами новоучрежденного совета были лица, подавшие проект об его учреждении; к ним присоединен был граф Толстой, а чрез несколько дней после открытия совета, последовавшего 8 февраля, Екатерина I поместила в число членов герцога Голштинского (17 февраля), да еще с явным намерением поставить его выше прочих членов: "Понеже, – говорится в одном указе, – любезнейший нам зять его королевское высочество герцог Голштинский по нашему милостивому требованию в сем Верховном тайном совете присутствует, и мы на его верное радение к нам и к интересам нашим положиться совершенно можем, того ради и его королевское высочество яко наш любезнейший зять и по достоинству своему не токмо над прочими членами первенство и во всех приключающихся делах первый голос имеет, но и мы его королевскому высочеству позволяем из других Верховному тайному совету подчиненных мест все такие ведомости требовать, которые к делам в Верховном тайном совете предложенным, для лучшего о них изъяснения, ему потребны будут". Герцог, присутствуя в Верховном тайном совете первый раз 21 февраля и выказывая свое значение, милостиво заявил, что ему приятно будет, если другие члены будут иногда противного с ним мнения (Проток. Чт. 1858, 111, 5). Герцог плохо понимал, если не совсем не понимал по-русски, и потому для перевода его мнений на русский язык прикомандирован был камер-юнкер князь Иван Григорьевич Долгорукий.

В апреле 1726 года Екатерину I стали тревожить подметные письма, которых содержание указывало на существование людей, недовольных правлением, учрежденным по смерти Петра. Министры, члены Верховного тайного совета, представляли ей словесно разные замечания о том, как бы оградить престол от могущих произойти потрясений. Остерман представил свое мнение на письме и предлагал для устранения различных мнений о порядке престолонаследия соединить браком великого князя Петра с его теткою цесаревною Елизаветою Петровною, несмотря ни на их родство, ни на неравенство в возрасте, с тем что если у них не будет наследников, то наследство должно будет перейти к потомству Анны Петровны. Этот проект сделался предметом обсуждения на долгое время, но для истории он важен преимущественно потому, что в своем основании осуществился течением истории; хотя Елизавета не вышла за Петра, но действительно царствовала и, оставаясь бездетною, передала престол потомству сестры своей Анны Петровны.

Но как подметные письма продолжали появляться, то апреля 21 Екатериной издан был строгий указ против их сочинителей и распространителей; обещана была удвоенная награда тем, которые откроют и предадут в руки правосудия сочинителей подметных писем, затем воспрещались частные толки и беседы по вопросу о правах престолонаследия и объявлялось, что если в течение шести недель не откроются виновные в составлении подметных писем, то они будут преданы церковному проклятию.

Внутренняя политика Екатерины I

При существовании Верховного тайного совета короткое царствование Екатерины ознаменовалось тем, что обращено было внимание на некоторые отяготительные для народа приемы и учреждения прошлого царствования; кое-что было изменено, другое и вовсе отменено. Все доходы империи 1725 года простирались до 8 779 731 р. при расходах в 9 147 108 р., следовательно с дефицитом. Главная статья доходов падала на подушное, составлявшее в своем итоге сумму в 4 487 875 р., и этот род налога был самый отяготительный и наиболее нетерпимый народом как по существу своему, так еще более по способам взимания. По самому своему существу налог этот представлял видимую неравность и несправедливость. Платили записанные в ревизии, и так как ревизии не могли предприниматься часто, то необходимо выходило, что живые должны были платить за умерших, взрослые за малых, рабочие за престарелых, ни к какой работе не способных. Способ сбора этого налога был до крайности тяжел и ненавистен. Надобно знать, что по идее Петра этот налог определялся исключительно на содержание войска и самое войско положено было расквартировать сообразно сбору средств, так что взимание с записанных в подушный оклад предоставлялось самим воинским чинам с участием выбранных от земского дворянства комиссаров. Но это совершалось до крайности разорительно для крестьян и со всякими признаками злоупотреблений, казнокрадства, вымогательства и взяточничества.

В указе Екатерины I Верховному тайному совету от 9 января 1727 года соединено многое, что выдумалось и выработалось в течение года. Там (см. Сборн. Отд. русск. яз. и слов. Имп. Ак. н., IX, 86 и Чтен. 1857, III, 33) говорится: "Не только крестьянство, на которое содержание войска положено, в великой скудости обретается и от великих и непрестанных экзекуций и других непорядков в крайнее и всеконечное разорение приходит, но и прочие дела: яко коммерция, юстиция и монетные дворы, весьма в разоренном состоянии обретаются". Крестьянские побеги, опустошавшие русские края во все царствование Петра, не прекращались и теперь, иные убежавшие с места жительства шатались по лесам, образовьшали разбойничьи шайки и нападали на проезжих по дорогам, на помещичьи усадьбы; другие селились на окраинах, многие убегали за границу: некоторые искали приюта в Польше, другие в турецких и крымских владениях или у башкирцев. Правительство и Екатерина сознавали, что такие побеги происходили "не от одного хлебного недорода и от подати подушной", но и "от несогласия у офицеров с земскими". Но не следует думать, что только офицеры и солдаты тяготили крестьян в их быте: "Ныне над крестьянами разве десять или больше командиров находится вместо того, что прежде был один, а именно из воинских, начав от солдата до штабу и генералитету, а из гражданских и штатских от фискала, комиссаров, вальдмейстеров и прочих до воевод, из которых иные не пастырями, но волками в стадо ворвавшимися называться могут. Тому же подобные и многие приказчики, которые за отлучением помещиков своих над бедными крестьянами чинят что хотят".

Так представлялось тогдашнему правительству положение сельского рабочего класса, требовавшее мер к облегчению его судьбы и устроению его благосостояния. При самом вступлении своем на престол Екатерина сбавила с крестьян подушного оклада по четыре копейки с ревизской души, и это сделано было по необходимости, так как накопилось недоимок более миллиона за прошлый год, а за две трети текущего года собрана была только половина того, что следовало собрать. В 1727 году в Верховном тайном совете решено было, также вследствие убеждения о невозможности собрать с крестьян положенной суммы, следуемой по всей России с подушного оклада: устранить военных (генералитет, штаб- и обер-офицеров) от сборов подушного оклада и вывести их из уездов, расположив слободами при городах, а сбор подушного возложить на воевод, управляющих провинциями и зависящих от губернаторов, при участии вместе с воеводами по штаб-офицеру из войска. Разом с отстранением военных от сбора подушных денег упразднилась должность земских комиссаров и уничтожались их конторы, а в то же время и народные суды. Расправа и суд возлагались на воевод под ведением губернаторов, а высшею инстанциею, куда можно было подавать апелляции на губернаторов, была Юстиц-коллегия. Уничтожилась Мануфактур-коллегия, а вместо нее учреждался совет из фабрикантов, которые должны были съезжаться в Москву и служить без жалованья. Правительство вообще имело в виду упразднить многие канцелярии и правительственные должности, "потому что умножение правителей и канцелярий тягостно для народа и требует множество издержек", – такая причина приведена в протоколе Верховного тайного совета. Для порядка в расчете доходов и расходов возобновлялась упраздненная перед тем Ревизион-коллегия и учреждалась доимочная канцелярия. Упущения в сборах казенных платежей накоплялись и увеличивались, что и принудило к появление этого учреждения. Мы не имеем основания указать степень того участия, какое лично принимала Екатерина I в вопросе, касавшемся облегчения народа от тягостей подушных платежей и воинского самоуправства. Но вообще, как она полагала свое имя на указы, то, конечно, надобно допустить, что, если содержание их сочинялось другими, все-таки она сочувствовала их смыслу. Зная, как при всяком удобном случае она при Петре являлась на стороне тех, которые по своему положению нуждались в добродушном представительстве за них, смело можем признавать, что во время самобытного обладания верховною властью в делах, касавшихся облегчения народной участи, действовало доброе женское сердце Екатерины.

Екатерина I. Гравюра 1724

Феофан Прокопович и Феодосий Яновский

Но не во всех делах ее царствования, когда решения следовали от ее имени, можно с достоверностью признавать личное участие Екатерины. Совершались вопиющие возмутительные деяния, и хотя официально исходили от нее, но она была тут виновата столько же, сколько может падать вина на слабое или несовершеннолетнее лицо, сидящее на престоле, когда именем его производятся распоряжения, о которых он или не думал, или вовсе не знал. К категории таких дел мы смело можем отнести бывшее при Екатерине дело архиепископа новгородского Феодосия Яновского. Этот человек, один из умных и светлых архипастырей Петрова века, любимец покойного государя и исполнитель его планов, имел нрав строптивый и неуживчивый, а оттого окружали его недоброжелатели и никто не любил его. Этим воспользовался псковской архиерей Феофан Прокопович, человек чрезвычайно умный и ученый, но хитрый и коварный, не останавливавшийся ни перед какими путями к собственному возвышению. Ему кстати пришлось, что Феодосий, сообразно своему беспокойному нраву, произносил кое-какие выражения, которые должны были не понравиться верховой власти, и в апреле 1725 года Феофан подал донос на своего товарища; прежде он находился с ним в дружелюбном отношении: они оба приготовляли к кончине Петра Великого. Феодосий в беседе с Феофаном и другими синодскими членами роптал на нерасположение светских сановников к духовенству, угрожал за то карою Божиею на Россию, критиковал поступки бывшего императора, порицал его излишнюю охоту к следованию тайных дел, которая "показывает в нем мучительское сердце, жаждущее крови человеческой", вспоминал, как он был "непостоянен и неблагорассуден: сегодня задумает одно великое дело, завтра еще более затеет, с наговоров бездушных людей и доносителей о всех духовных и светских особах начал иметь как о неверных себе худое мнение, имел тайных шпионов, которые над всеми надзирали и так иногда смущали его, что ночью спать не мог, для того подозрения всех боялся, за не очень важные слова повелевал казнить смертью, а можно было и без такого кровопролития в словах подлых людей и во всем положиться на промысел Божий". Говоря о бесполезности суровых мер, он выражался: "Сколько людей переказнено, а воровство не убывает, совесть в людях незавязанная, надобно обучать через школы, и от того познают Бога и что есть грех; только без денег сего сделать нельзя, а инструмент железный (т.е. для казней) невелика диковинка: дать две гривны!" О смерти государя Феодосий замечал, что болезнь "ему пришла от безмерного женонеистовства". Когда высочайшая власть назначала богослужения, новгородский архиерей по этому поводу делал такое замечание: "Какое тиранство! Мирская власть принуждает духовную молиться! Это слову Божию противно: апостол Павел молит христиан молиться за царя, а не принуждает; я служить буду из страха, чтоб меня в ссылку не сослали, да услышит ли Бог такую молитву?" Другие духовные, спрошенные по поводу Феофанова доноса, подтвердили его донос: в числе этих духовных был Феофилакт Лопатинский, тверской архиерей, впоследствии сам испытавший от Феофана участь, подобную той, какую теперь вместе с Феофаном приготовил несчастному Феодосию. Обвиняемый сознался, просил помилования, но заступников у него не было. Своим беспокойным нравом и неосторожным языком он успел уже вооружить против себя могучего Меншикова.

Однажды, когда караульные не хотели пропустить его во дворец, он в запальчивости сказал: "Я сам лучше светлейшего князя!" Меншиков знал про этот случай и теперь, когда Феодосию угрожала беда, не раскрыл рта в пользу строптивого архиерея. Вдобавок Феодосия обвиняли еще в растрате и присвоении церковного достояния в окладах образов и серебряной утвари. 11 мая 1725 года Екатерине поднесли на утверждение приговор к смертной казни – "за учиненные им церкви Божией и указам ее величества противности и непристойные слова". Но Екатерина "для поминовения его величества" во всем государстве отменила смертную казнь и повелела: "Феодосия от синодского правления, Новгородской епархии и архимандритии Александро-Невского монастыря отрешить и сослать в дальний монастырь, именно Корельский на устье Двины, где содержать под караулом неисходно и давать ему на пищу и одежду по двести рублей в год". Но злобные враги поступили с ним еще суровее того, как предписано было в указе. С него сняли сан и в звании простого монаха под именем чернеца Феодоса послали на место заточения и засадили в каменную тюрьму с малым оконцем, определив ему в пищу только хлеб и воду. Страдалец, отправленный в Корельский монастырь в сентябре 1725 года, умер в феврале следующего года от голода, скорби и недостатка свежего воздуха, гонимый завистниками и врагами, не возбуждая ни в ком сострадания по причине своего задорного и неуживчивого нрава. Никто не преследовал его с таким ожесточением, как Феофан Прокопович, хотя он прежде был видимо в дружелюбных отношениях к новгородскому архиерею; но Феофан имел в виду занять место низложенного Феодосия и потому более чем кто другой боялся, чтоб Феодосий не получил прощения и снова не вошел в милость у верховной власти; поэтому-то Феофану было необходимо согнать поскорее со света Феодосия Яновского.

Екатерина I и Меншиков

Меншиков не останавливался ни перед какими бы то ни было путями, ведущими к удовлетворению его алчности и честолюбия. Но светлейший встречал противодействие со стороны других вельмож, особенно со стороны голштинского герцога. От этого Екатерина не сразу наделила его теми богатствами, которых он домогался. Еще при Петре числились на нем большие начеты в казну, и он долго не мог добиться снятия с него этих начетов. Хотелось ему прибавить к своим обширным владениям земли и села в Малороссии – и того он не получал. При Екатерине I ему представился случай сделаться владетельным герцогом в Курляндии; курляндским герцогом считался тогда старик Фердинанд; он жил за границею своего герцогства уже много лет, потому что не поладил с своими подданными. Но кроме него жила в Митаве вдовствующая герцогиня Анна Ивановна, племянница Петра Великого, окруженная русскими; делами Курляндии распоряжался русский государь. Между тем, на основании государственного права, Курляндия считалась ленным владением польской Речи Посполитой, которая от внутренних междоусобий и долговременной внешней войны не была настолько сильна, чтобы при жизни Петра оказывать давление на страну, считавшуюся ее достоянием. Но Петра не стало; носивший герцогский титул старик был близок к смерти; Курляндию ожидали важные перемены. В Польше паны толковали, что так как наконец угасал властвовавший в Курляндии дом Кетлеров, при котором Курляндия стала польским леном, то теперь Курляндский край, как выморочное ленное владение, должен присоединиться к непосредственным владениям Речи Посполитой и разделиться, подобно последним, на воеводства. Но польский король Август II, он же саксонский князь-избиратель, хотел доставить Курляндское герцогство своему побочному сыну Морицу по выбору курляндского сейма, и в этом стремления короля шли вразрез с видами польских панов. Вообще польские паны редко ладили с своими королями, ограждаясь от присущих королям стремлений усилить монархическую власть. И теперь паны готовы были противиться всяким королевским стремлениям такого пошиба.

Соседи Польши, Пруссия и Россия, были противны одинаково как намерениям польского короля, так и видам польской нации. И та и другая не хотели допустить распространения пределов Речи Посполитой, не расположены были содействовать усилению Саксонского дома; наконец, та и другая желали посадить на Курляндское герцогство своих кандидатов. Польский король тайно отправил Морица в Курляндию. Мориц понравился курляндскому дворянству; оно готово было избрать его, но предложило ему условие: жениться на вдовствующей герцогине Анне Ивановне. Все повезло как нельзя лучше и Морицу и курляндцам: Анне Ивановне очень понравился Мориц. Стали курляндцы собираться созывать сейм и избирать Морица в герцоги. Но узнали об этом в России и взглянули недружелюбно на такое намерение курляндцев. Верховный тайный совет 31 мая 1726 года послал русскому резиденту Бестужеву указ всеми силами стараться убедить курляндцев не выбирать Морица, а выбрать голштинского принца, сына умершего епископа Любского. Съехавшиеся на сейм депутаты не послушались Бестужева, уверяя, что Екатерина I милостива к Анне Ивановне и все для нее сделает по ее просьбе, и представляя с своей стороны, что если теперь не избрать герцога, то поляки поспешат объявить Курляндию выморочным леном и присоединят к польским владениям, а это не сочтется выгодным для России. 18 июня 1726 года курляндский сейм избрал Морица герцогом единогласно.

В это-то время Меншиков принял намерение сделаться сам герцогом Курляндским. Желание это было еще при Петре, но тогда неудобно было налегать на это, теперь же Меншиков смелее предложил свой план Екатерине, когда возник вопрос об избрании в Курляндии нового герцога. Екатерина сочла с своей стороны слишком навязчивым делом понуждать курляндцев к выбору Меншикова, но поставила его в числе кандидатов, угодных России вместо Морица, предоставляя выбор из этих кандидатов самому курляндскому сейму. В конце июня, еще, вероятно, не зная об окончившемся в Митаве выборе Морица, Верховный тайный совет отправил в Курляндию Меншикова и в то же время предписал русскому послу князю Василию Долгорукому ехать туда же. Они должны были предложить курляндцам: если хотят жить с Россиею в дружелюбных отношениях, то пусть выбирают или голштинского принца, сына епископа Любского, или князя Меншикова, или кого-нибудь из двух принцев Гессен-Гомбургских, находившихся тогда в русской службе. Но Меншиков поехал в Курляндию с намерением повести дело так, чтоб выбрали не кого-нибудь другого, а непременно его особу. 28 июня прибыл Меншиков в Ригу, и туда же приехала из Митавы Анна Ивановна и, не вступая в город, остановилась за Двиною и послала просить Меншикова к себе. Меншиков приехал. Анна Ивановна стала просить его исходатайствовать у императрицы дозволение вступить ей в брак с Морицем и утвердить последнего в герцогском достоинстве, возложенном на него курляндским сеймом.

– Ваше высочество! – сказал ей Меншиков, – Неприлично будет вступать с ним в супружеский союз, понеже оный рожден от метрессы, а не от законной жены; и вам, и ее величеству государыне нашей, и всему нашему государству то будет бесчестно, и принца Морица допустить до герцогства невозможно для вредительных интересов российских и польских. Ее величество государыня императрица Екатерина I изволит трудиться для интересов Российской империи, чтоб оная с сей стороны всегда была безопасна, и для пользы всего княжества Курляндского, дабы оное под высокою ее величества протекциею при своей вере и верности в вечные времена по-прежнему было, и для того изволила указать представить сукцессоров, которые написаны в инструкции князя Долгорукого, дабы ваше высочество о таком высоком соизволении ее величества государыни императрицы были известны и избирали из того лучшее.

– Я, – сказала герцогиня, – буду повиноваться воле государыни Екатерины I и оставлю свое прежнее намерение. Если воля государыни такова, чтоб герцогом быть кому-нибудь из тех, что предлагаются в инструкции князя Долгорукова, то я наивящше желаю, чтоб герцогом были избраны вы, потому что, по крайней мере, я надеюсь быть покойною во владении моими деревнями; а если кого иного изберут, то не знаю, будет ли он ласков со мною, и боюсь, как бы он не отнял у меня моего вдовьего пропитания.

Анна Ивановна, говоря такие слова, хитрила; она вовсе не желала Меншикову умножения власти; она давно уже его не терпела и считала своим врагом. У ней на уме было другое. Она замыслила ехать в Петербург и лично просить за себя у Екатерины I, настроив герцога Голштинского, чтоб он ходатайствовал за нее.

После беседы с Меншиковым Анна Ивановна уехала в Митаву, а вслед за ее отъездом приехали из Митавы в Ригу, для свидания с Меншиковым, князь Василий Лукич Долгорукий и русский резидент, находившийся постоянно в Курляндии, Петр Бестужев. Князь Долгорукий сообщил Меншикову, что он делал предложения курляндским чинам поступить сообразно полученной от русского правительства инструкции, но не встретил с их стороны желания сообразоваться с волею русской императрицы. Курляндцы не хотели выбирать в герцоги Меншикова, отговариваясь тем, что он не природный немец и не лютеранского вероисповедания, – не хотели избирать голштинского принца, представляя то обстоятельство, что он еще несовершеннолетен и достиг только тринадцатилетнего возраста; не хотели также и гессен-гомбургских принцев, служащих в России.

Меншиков сделал Бестужеву замечания за то, что он, находясь в Митаве, допустил без протеста с своей стороны выбор принца Морица; потом отправился сам Меншиков в Митаву в сопровождении значительного воинского конвоя.

На другой день после прибытия Меншикова в Митаву явился к нему принц Мориц.

– Императрица Екатерина I желает, – сказал ему Меншиков, – чтоб курляндские чины собрались снова и произвели новый выбор: за этим я сюда и приехал.

– Это дело невозможное, – отвечал Мориц; – сейм кончился; чины разъехались; если теперь их собирать и принуждать к новым выборам, то произведенные им выборы не будут иметь законной силы. Я выбран городом сообразно древней форме правления в Курляндии, и если после своего избрания не буду герцогом, то Курляндия должна быть, как выморочный лен, присоединена к Речи Посполитой и разделена на воеводства или же быть завоевана Россиею.

– Ничего такого не будет, – сказал Меншиков, – Курляндия будет иметь свою древнюю форму правления, но не должна искать другого покровительства, кроме России.

В тот же день Меншиков позвал к себе сеймового маршала, канцлера и нескольких влиятельных членов сейма и сказал им, что непременно следует собрать вновь сейм и произвести новые выборы, иначе грозил вступлением в Курляндию русского войска и ссылкою упорных в Сибирь. По немецким источникам, во время пребывания Меншикова в Митаве дело с Морицем дошло до военной стычки. Меншиков послал взять Морица, а Мориц, запершись в доме, отбивался от русских, и при этом несколько человек было убито.

Но когда Меншиков дал знать Екатерине I о своем решении, объявленном курляндцам, в Верховном тайном совете не совсем одобрительно посмотрели на такой решительный тон Опасно было задирать разом Пруссию и Польшу, а такое поведение, какое в качестве представителя России принял по отношению к курляндцам Меншиков, могло раздражить и ту и другую державу. К большему вреду для намерений Меншикова, приехала в Петербург вдовствующая герцогиня Анна Ивановна 23 июля и остановилась у голштинского герцога. Она подняла на ноги и его и всю императорскую фамилию. Она горько жаловалась на самоуправство и высокомерие Меншикова. Голштинский герцог, всегда любимый тещею, принял близко к сердцу дело курляндской герцогини. Под его влиянием Екатерина очень дружелюбно приняла и выслушала Анну Ивановну и до такой степени раздражилась против Меншикова, что многие, узнав об этом, ожидали чего-нибудь дурного для князя; говорили даже, что императрица прикажет его арестовать. Но все, однако, ограничилось тем только, что Екатерина приказала послать ему выговор, указавши, что своими резкими поступками в Курляндии он может довести Россию до несвоевременной ссоры с прусским и польским королями и польскою Речью Посполитою. Екатерина I потребовала его назад в Петербург для совета о важных делах. Меншиков воротился. Враги его думали, что теперь, как говорится, закатится звезда его счастия, но судьба отсрочила над ним свой суд. У Меншикова был приятель Бассевич, министр голштинского герцога, имевший на последнего большое влияние. Этот человек, настроенный Меншиковым, внушил своему герцогу, что в его положении гораздо лучше сойтись с Меншиковым, так как враги Меншикова – сторонники партии великого князя Петра Алексеевича, а если эта партия возьмет верх, то это не принесет пользы ни герцогу, ни его голштинцам. Герцог доверился Бассевичу, которого давно уже привык считать своим искренним доброжелателем. Герцог сам стал просить императрицу за Меншикова, и Екатерина, как будто снисходя к ходатайству зятя, возвратила Меншикову прежнюю милость и расположение; герцог воображал, что своим великодушием победил своего соперника и обязал вечною к себе признательностью. Но не таков был Меншиков, чтоб умилиться чувством благодарности к герцогу: он после того стал еще более ненавидеть его, испытавши, что герцог пользуется большою силою у императрицы. Но, умея скрывать свои настоящие чувства, он стал с герцогом любезен, не противился, когда герцог получил команду над гвардейским Преображенским полком, и своим притворным дружелюбием к герцогу приобретал благорасположение Екатерины. Милости к нему государыни не только не умалялись, но возрастали. Императрица снова сама думала доставить ему герцогство Курляндское путем выбора, но в согласии с Польшею; однако сам Меншиков, потерпевши неудачу, оставил честолюбивые планы насчет Курляндии и обратился на другой путь, который повел бы его к большей высоте, чем та, на какую возвести его могло достижение герцогского титула. Меншиков решился заручиться расположением партии великого князя, но положил действовать так, чтобы Екатерина и другие члены императорского семейства не видели сразу для себя вреда; зная бесхарактерность государыни, он рассчитывал повлиять на нее и побудить ее сделать в пользу великого князя такие распоряжения, которые были бы в то же время полезны ему самому.

С самого принятия на себя самодержавного единовластия Екатерина не отличалась ни твердостью, ни проницательностью, ни любовью к делам. Прежде, когда она была супругою и помощницею Петра и находилась у него в постоянном нравственном подчинении, она, угождая во всем супругу, казалась подвижною, трудолюбивою, способною переносить лишения; теперь становилась ленивою, беспечною, изнеженною, склонною к роскоши и пустым забавам, и, что всего было хуже, привыкши прежде повиноваться Петру и не иметь своей воли, теперь она также не имела воли и подчинялась всякому, кто умел стать к ней близко. Руководили Екатериной I то герцог, то Меншиков, то Толстой, то Ягужинский, Головкин и другие, смотря по обстоятельствами. Она чем долее царствовала, тем все ниже опускалась. После государя, одаренного ужасающею железною волею и непостижимою проницательностью, престол занимала Екатерина I, напоминавшая царя, ниспосланного Зевсом в лягушечье царство, в известной басне. В конце июля 1726 года посланник польского короля и саксонского князя-избирателя Августа, Лефорт, в своей депеше писал: "При дворе постоянно дни превращаются в ночи; веселятся на всякие лады. О делах никто не говорит; самые способные и самые веские люди не берутся ни за какую работу иначе как так, что лишь бы скорее с плеч долой. Все страшно недовольны неполучением жалованья; правительство всем задолжало месяцев за восемь". В половине декабря того же года он писал: "Чем более вглядываюсь в различные обстоятельства настоящего царствования, тем менее вижу следов прежнего трудолюбия, бдительности и страха. Истинные патриоты прежде содействовали общему добру, их советы принимались и взвешивались, теперь отечество не имеет царя, господствуют роскошь, нега, лень. Верховный совет существует только по имени; герцог Голштинский хотел бы захватить бразды правления, но его не допускают, и вот уже четыре недели Верховный совет не собирался. Только дух несогласия сводит людей, и частная выгода господствует над общею пользою. Ничего не делается, вся бдительность направлена только к опустошению казны. Издержки увеличиваются до бесконечности, каждый тащит сколько может, ничего не делается без наличных денег" (Р. И. О. Сб., т. III, стр. 455). От 18 января 1727 года пишется: "Восемнадцать месяцев персидская армия не получает ни гроша, а флот – девять месяцев, гвардия около двух лет; гражданские чиновники оплачиваются также очень дурно. Двор завладел теми суммами, которые назначены на войско, да вдобавок каждый, кто может, тянет сколько хочет из казны в свою пользу". В довершение упадка власти здоровье Екатерины с зимы стало делаться все хуже и хуже. Говорили, что еще летом 1726 года ей подали чего-то лихие люди, но такие толки не были основаны на верных данных, которыми в настоящее время история имела бы право основываться. Несомненно, что с декабря Екатерина болела до самой своей кончины.

Между тем как бы для поверки действий Меншикова в Курляндии отправлен был туда генерал-лейтенант Девиер. Такое назначение показывает, что им заправляли руки, неприязненные Меншикову. Антон Девиер, бывший при Петре генерал-полицмейстер, зять Меншикова (женатый на сестре его), был в то же время его заклятым врагом. Но Девиер не мог сделать Меншикову ничего дурного в Митаве, и когда в феврале 1712 года возвратился в Петербург, то увидал, что Меншиков уже стал так высоко, что мог почти все делать с Екатериною. Меншиков выпросил у императрицы в свою собственность город Батурин и принадлежавшие Мазепе имения, приписанные к Гадяцкому замку (Протоколы Верх. т. сов. Чт. 1858 г., т. III, 42 – 43), а в декабре 1726 года с него были сняты все начеты, числившиеся на нем еще при Петре Великом. Правда, Меншикову не удалось и теперь выпросить себе титул генералиссимуса, которого он давно уже добивался, но зато он настроил Екатерину, что она согласилась сделать его тестем наследника своего престола.

Вопрос о наследнике Екатерины I

До сих пор Меншикова все считали никак не способным стать на сторону великого князя Петра, а между тем сторона эта была сильна между вельможами, и, что всего важнее, в пользу великого князя было вообще убеждение русского народа, который не мог сочувствовать странному порядку престолопреемства, введенному Петром Великим, и не мог отрешиться от уважения к праву первородства. Меншиков знал, что мысль объявить наследником престола после Екатерины I великого князя Петра будет принята с восторгом во всей России, и после своей курляндской неудачи пристал сам к этой мысли, но хотел упрочить свою безопасность тем, чтобы женить великого князя на своей дочери. Подал ли кто другой Меншикову эту мысль или он сам дошел да нее – не знаем, но то верно, что Меншиков нашел себе в этом сильных пособников – могучего представителя старого боярства князя Михаила Михаиловича Голицына, многих других вельмож и двух иностранных министров, которых дворам было угодно и выгодно, чтобы великий князь Петр сделался императором: первый из этих иностранных министров был цесарский посланник Рабутин, второй – датский посланник Вестфален. Государю первого, императору Карлу VI, желательно было воцарение Петра, потому что Петр по своей матери приходился племянником императрице; государю второго, датскому королю, хотелось того же, чтоб отклонить избрание на русский престол голштин-ского герцога, которого очень любила Екатерина и по этой любви могла сделать своим преемником; датский король не любил герцога по давней вражде к голштинскому дому. Цесарскому двору до такой степени было желательно, чтобы великий князь Петр сделался императором, что Рабутин обещал Меншикову первый фьеф в империи, если Меншиков успеет склонить императрицу назначить Петра своим преемником на престоле. Меншиков принялся влиять на императрицу и начал с того, что выхлопотал у Екатерины дозволение на брак своей дочери с Петром, хотя последний, будучи еще несовершеннолетним, не мог скоро совершить этого брака. Пришлось кстати Меншикову следующее обстоятельство: дочь Меншикова сговорена была за польского выходца Сапегу, пожалованного в Петербурге титулом фельдмаршала. Сапега был замечательно красивый и ловкий молодец. Екатерина пожелала женить его на своей племяннице, дочери своего брата Карла Сковронского, которого она только что пожаловала в графское достоинство. Меншиков, как бы в вознаграждение за отнятие у его дочери жениха, просил дать ей другого – великого князя. Екатерина согласилась. Вообще, сделавшись самодержавною государынею, она время от времени становилась все более податливою, а тут еще слабела здоровьем, и неудивительно, что Меншикову у болезненной и почти слабоумной женщины нетрудно было вынудить такое согласие.

Предстоявший брак великого князя с дочерью Меншикова не связывался с назначением Петра наследником престола, и, быть может, Екатерина потому так легко поддалась просьбе Меншикова, что не видела здесь ничего касавшегося важных государственных вопросов. Но все, узнавши о данном императрицею согласии на такой брак, ясно видели, к чему идет дело и что для себя готовит в будущем Меншиков. Прежде всего пришли в ужас обе дочери Екатерины, бросились к ногам матери и указывали ей пагубные последствия ее податливости замыслам честолюбца. Екатерина говорила, что брак великого князя Петра с дочерью Меншикова не изменит ее тайного намерения, которое она питает относительно назначения себе наследника, но изменить слову согласия, данному Меншикову, уже теперь невозможно.

Тогда враждебная Меншикову партия принялась составлять заговор с целью во что бы то ни стало не допустить Екатерину I оставить после себя наследником зятя Меншикова. К врагам Меншикова пристал теперь Петр Андреевич Толстой, который еще так недавно действовал вместе с Меншиковым душа в душу. Участниками этого заговора были Девиер, генерал Бутурлин, Григорий Скорняков-Писарев, генерал Ушаков, страшный при Петре начальник Тайной канцелярии Александр Львович Нарышкин и князь Иван Алексеевич Долгорукий. Герцог Голштинский также знал о заговоре и, естественно, сочувствовал ему .

Начало, как кажется, положено было голштинским герцогом: это видно из показаний Девиера, напечатанных в приложениях к истории Екатерины I. (Уч. зап. Имп. Ак. наук. Кн. II, вып. I, стр. 246). Герцог, свидевшись с Девиером, спросил его: знает ли он про сватовство великого князя Петра?

– Отчасти о том слышал, – отвечал Девиер, – а правда ль то, или нет – не ведаю.

Герцог сказал: "Хорошо ли это будет и полезно ли ее величеству Екатерине I? Надобно ее величеству донести о том с обстоятельством; это мне говорил Толстой: надобно ее величеству иметь предосторожность; светлейший князь силен, у него войска в команде и Военная коллегия под начальством, и ежели так сделается, как он хочет, то придет в пущую силу, и тогда попросить ее величество, чтобы из Шлютенбурга бывшую царицу взять, а она старого обычая человек, может все переменить по-старому, нрава гневного. К тому же, может быть, захочет обиду сделать ее величеству и детям ее. Так говорил мне Толстой. Да я и сам признаю, что нехорошо, и надобно о том сказать ее величеству, как она изволит, чтоб ведала".

– Не худо, – отвечал Девиер; – надобно знать о том государыне. Да почему же вы сами не доложите ее величеству?

– Я, – отвечал герцог, – уже нечто дал ее величеству знать, токмо изволила умолчать.

Девиер сказал: "Как время найдете, доложите ее величеству".

После праздника Пасхи приехал к Девиеру Толстой и сначала вел разговор о том, как бы у государыни выпросить милости своему провинившемуся сыну, а потом, с видом откровенности, спросил Девиера: "Говорил ли тебе что-нибудь его королевское высочество герцог?"

– Нечто мне говорил, – сказал Девиер.

– А ведаешь ты, – спросил Толстой, – что делается сватовство у великого князя на дочери светлейшего?

– Ведаю, – отвечал Девиер, – но отчасти, а подлинно не ведаю, только вижу, что его светлость обходится с великим князем ласково.

Толстой сказал: "Надобно обо всем донести ее величеству обстоятельно и показать ей, что вперед может статься; светлейший князь и теперь так велик, в милости, а ежели то сделается по воле ее величества, не будет ли после того государыне Екатерине какой-нибудь противности? Ведь он захочет добра больше великому князю, чем ей; к тому же он очень честолюбив; может статься, что великого князя сделает наследником и бабушку его велит сюда привести, а она женщина нрава особливого, жестокосерда, захочет вымести злобу и дела, которые были при блаженной памяти государе, – опровергнуть, для того надобно ее величеству обстоятельно донести, как она о том соизволит, только бы о том о всем была известна; я сам хочу донести, да и тебя прошу, если время сыщешь, доложи и ты. Мнится мне, что лучше будет, когда ее императорское величество, для своего интереса, короновать изволит при себе цесаревну Елизавету Петровну или Анну Петровну, или обеих вместе, и когда так сделается, то ее величеству благонадежнее будет, а потом, как великий князь научится, тогда можно будет за море его послать погулять и для обучения послать в другие государства, как и прочие европейские принцы посылаются".

Но когда шло дело о том, какую из двух царевен предпочесть в наследницы Екатерине I, то оба приятеля расходились в своих взглядах. Девиер стоял за старшую, герцогиню, и говорил: "Нравом она изрядна, умильна и приемна, и ум превеликий, много на отца походит и человечеством изрядная, а другая царевна хоть изрядная, только будет посердитее". Но Толстой был за Елизавету: "Муж Анны, – говорил он, – герцог Голштинский, нелюбим у нас, как чужеземец, да и он сам смотрит на Россию только как на средство добыть шведский престол. Елизавету Петровну надобно возвести, а великий князь Петр еще мал, пусть поучится, потом за границей поездит, а тем временем цесаревна Елизавета коронуется и утвердится на престоле".

Подобные разговоры велись у Девиера и Толстого с Бутурлиными, Скорняковым-Писаревым, Ушаковым и герцогом Голштинским. Все толковали о том, что надобно доложить государыне, указать ей опасность от Меншикова и убедить заранее назначить наследницею престола одну из своих дочерей. Девиер изъявлял желание сесть в числе членов Верховного тайного совета, а голштинский герцог – получить чин генералиссимуса. Между тем все только говорили между собою, не приступая к объяснению с императрицею; и так проходили дни за днями, пока наконец, 10 апреля, герцог Голштинский послал к Толстому пригласить его для совещания в дом к Андрею Ушакову. Толстой, не заставши Ушакова дома, поехал по улице, и вдруг нагнал его герцог голштинский, пригласил к себе в коляску и приказал ехать в свой дом. Там был уже Ушаков.

– Знаете ли, – сказал герцог, – императрица Екатерина сделалась очень больна, и надежды на выздоровление мало. Если она скончается, не распорядившись престолонаследием, то мы все пропадем; нельзя ли теперь же поскорее убедить ее величество, чтоб она объявила наследницею дочь свою.

– Прежде этого не сделали, – сказал Толстой, – теперь уже поздно, когда императрица при смерти.

– Правда, – сказал на это Ушаков.

С тех пор как Екатерина заболела и болезнь ее внушала опасения, русские вельможи прятались друг за друга, притворялись больными, стараясь держать себя вдалеке от дел, чтобы не попасться впросак. Апраксин, Голицын, Головкин, Меншиков, Остерман – все пребывали притворно больными, смотря по расчету, когда находили для себя это полезным. К концу апреля состояние здоровья Екатерины сделалось безнадежным. Меншиков овладел особою умирающей и старался никого не допускать к ней. В таком положении дел нетрудно ему было от имени государыни обвинить Девиера в непристойных словах и проступках и нарядить над ним следственную комиссию. Меншиков расчел, что если зацепить Девиера, то за ним откроются и попадутся другие его соумышленники. Комиссия, назначенная для допроса Девиера, состояла из следующих лиц: канцлера Головкина, действительного тайного советника князя Голицына, генерал-лейтенанта Мамонова и князя Юсупова, при участии коменданта Петербургской крепости Фаминцына. Допрос производился в крепости.

Дело поставлено было так, как будто следствие о Девиере возникает от показания цесаревен.

Антон Девиер обвинялся в том, что 16 апреля, когда особенно государыне было плохо и "все доброжелательные подданные были в печали", он "не был в печали, а веселился". Так, например, плачущую племянницу императрицы Софью Карловну вертел, как будто танцуя с нею, и говорил: "Не надобно плакать"; севши на кровать рядом с великим князем, шептал ему что-то на ухо, а когда в это время вошла цесаревна Елизавета, он не отдал ей "должного рабского респекта" и "со злой своей продерзости" говорил: "О чем печалишься? Выпей рюмку вина!" А великому князю, как объявил последний, говорил: "Поедем со мной в коляске, лучше тебе будет и воля, а матери твоей не быть живой!" И еще шутил с великим князем, говоря, что "его высочество сговорил жениться, а они будут за его невестою волочиться, а он станет ревновать".

Эти обвинения выставлены были, чтоб найти повод к начатию розыска о другом деле и через такой розыск доискаться: в какой силе злые слова говорил, где, с кем и когда был в совете и какое злое имел намерение.

По тогдашним юридическим обычаям Девиера подвергли пытке. Девиер не стерпел телесных мучений и открыл всех, с кем вел беседы о недопущении великого князя Петра до брака с княжною Меншиковой и об устранении Петра от престолонаследия после Екатерины I.

6 мая Меншиков сообщил Верховному тайному совету указ от имени императрицы, решавший участь Девиера и его соумышленников. Девиера и Скорнякова-Писарева указано, лишив чинов, чести и имущества, наказать кнутом и сослать в Тобольск; Толстого вместе с сыном Иваном – отправить на заточение в Соловецкий монастырь, Бутурлина и Нарышкина, лишив чинов, послать на безвыездное житье в деревнях; князя Ивана Долгорукого и Ушакова – перевести в полевые полки.

Смерть и завещание Екатерины I

Екатерина I окончила жизнь свою в тот самый день, когда Меншиков выдал будто бы утвержденный государынею указ о казни Девиера с соумышленниками. Само собою разумеется, что умиравшая государыня не была ни душой, ни телом в том виновна. Болезнь мучила Екатерину с зимы; весною она усилилась; 16 апреля все думали, что императрица тогда же скончается; вельможи и гвардейские офицеры целую ночь пробыли в дворцовых покоях. Тогда по приказанию императрицы велено было раздать бедным 15 000 рублей, выпустить из тюрем заключенных и молиться в церквах о государыне. В то время, когда все ожидали, что Екатерина I испустит дыхание, с нею сделался сон, продолжавшийся пять часов, и после того ей стало как будто легче; появилась слабая надежда на выздоровление. Около больной императрицы неотступно находилась ее дочь Анна Петровна. В первых числах мая врачи заметили, что у императрицы образовался в легких нарыв. Этот нарыв прорвался, и 6 числа мая, в девятом часу пополудни, Екатерина скончалась тихо и спокойно. Судя по описываемым признакам хода ее болезни, она умерла от чахотки. Кончина постигла ее на сорок четвертом году возраста. (Weber. Das veranderte Russland, III, 81, 82).

Меншиков тотчас заявил завещание, будто бы составленное по воле покойной императрицы. Престол оставлялся великому князю Петру Алексеевичу. Мы не будем разбирать этого завещания, так как оно принадлежит, собственно, уже следующему царствованию. Мы думаем, что Екатерина участвовала в составлении его столько же, сколько и в утверждении приговора над Девиером и его товарищами.

Оценка личности Екатерины I

Эпоха Петра Великого поистине может назваться эпохою чудес. Мы не говорим уже о таких явлениях, как возникновение сильного военного флота в государстве, не имевшем до того времени ни одного морского судна, – сформирование многочисленного и хорошо вооруженного войска, одерживавшего блестящие победы над первым полководцем своего века, – устроение фабрик и заводов в стране, где до того времени были только первичные начала кустарной промышленности для удовлетворения незатейливых потребностей простонародного быта, – образование ученых, художников, государственных людей и дипломатов из того народа, у которого в слабой степени существовала грамотность, – все это явления, чересчур известные и давно на всякие лады оцененные: новые толки о них могут показаться бесплодною риторикою. Но мы укажем на тот круг лиц, который ближе соприкасался с особою великого Преобразователя: и здесь нам представятся личности, в судьбе которых было что-то необыкновенное, дивное, таинственное. Нас невольно поражает судьба бедного мальчика простолюдина, продававшего на московских улицах пироги; он впоследствии стал обладателем многих земель и рабов, владельцем тринадцати миллионов капитала, дошел до значения самого всемогущего человека в государстве, недоставало ему только скипетра и короны: и этот человек, лишенный всего, умирает нищим изгнанником в сибирских тундрах. А вот другой мальчик, нищий, сирота, бродит по улицам другого города, Киева: впоследствии – это могучий иерарх, славный и своим умом, и своими кознями Феофан Прокопович. А вот бедный тульский оружейник, случайно поправивший Петру пистолет: впоследствии он родоначальник богатейшего в России дома. А сколько других, вознесенных Петром, сделанных сильными вельможами, а потом, после Петра, вслед за Меншиковым, проводивших остаток грустной жизни в Сибири! Но никто не был к Петру так близок, как Екатерина. Как чудна, как необычна судьба этой женщины. Простолюдинка, бедная сиротка, получившая из христианского человеколюбия приют и кусок хлеба у добрых людей, Екатерина вырастает, находит себе жениха, выходит замуж, готовится жить трудом сообразно тому кругу, в котором родилась. Вдруг судьба рассыпает по ветру ее желания, разрушает только что состоявшийся союз семейной любви, судьба влечет Екатерину жалкою пленницею в чужую землю, к чужим людям. Для чего? Для того ли, чтобы оставить солдатскою прачкою или рабою в каком-нибудь барском доме? Нет. Для того, чтобы сделать женою одного из величайших государей земных и после его кончины поставить самодержавною обладательницею обширной монархии. Не похоже ли это на сказку? В самом деле, если бы кто, в виде сказки, рассказал подобную судьбу женщины, то рассказчику поставили бы в вину крайнюю невероятность вымысла. И однако это не сказка, а историческая быль. Судьба как будто указала Екатерине призвание – жить для Петра, быть необходимою для великого человека и тем сослужить великую службу России и всему человечеству. Выше мы сказали, что не знаем степени участия Екатерины в воинских и гражданских предприятиях, о чем заявлял Петр, но уверены, что она была действительно его помощница настолько, насколько для этого великого человека было необходимо смягчательное, успокояющее влияние женской души. Эту женскую душу Петр нашел в Екатерине. Нашел ли бы он ее, если бы судьба не свела его с ливонскою пленницею, – мы не беремся об этом гадать; но верно то, что Петр не нашел этой женской души ни в Евдокии Лопухиной, ни в Анне Монс, ни во многих других особах женского пола, с которыми он сходился случайно и ненадолго. Одна Екатерина привязала его к себе. Одна Екатерина сумела быть достойною подругою этого великого гения, который вполне понимал и ценил нравственное женское достоинство, хотя временно и ниспускался в грязь цинизма и разврата: эта грязь не могла, прильнув к его могучей натуре, испортить его. Только такая подруга, как Екатерина, нужна была Петру; сам великий человек сознавал это и оттого так высоко возносил свою "Катеринушку". Она сделала все свое дело, исполнила тайное призвание своей земной жизни; она прожила с Петром двадцать лет, с терпением перенесла крест его строптивого и дикого нрава, крест подчас очень тяжелый, незлобиво и любовно служила ему ангелом-утешителем во всех жизненных путях, неусыпно просидела у изголовья его смертного одра многие дни и ночи и закрыла глаза своему великому другу. Здесь и окончилось земное призвание Екатерины. Осталась она без Петра в этом мире; люди вознесли ее тогда на такую высоту, на какой она не могла уже и держаться; и в этом внешнем величии Екатерина стала совершенно лишнею в мире; можно признать к ней за особенную милость Провидения, что она пережила своего супруга только двумя годами и тремя месяцами. Кто знает, что ожидало бы ее в этом омуте козней сталкивавшихся между собою временщиков, коварных себялюбцев, алчных корыстолюбцев, старавшихся один другого утопить, чтоб самому стать повыше. Во всяком случае, Екатерине предстояла роль не блестящая, скорее жалкая, а может быть, и плачевная. Судьба избавила ее от этого искушения; Екатерина скончалась кстати, оставив по себе в истории светлое воспоминание – как многолетняя спутница великого русского государя, нежно им любимая, и как добрая женщина, всегда, насколько было возможно, готовая облегчить чужие бедствия и никому не делавшая зла.

Мы не читали подлинного дела по поводу этого заговора, которое принадлежит к тайным делам государственного архива; к этим делам мы доступа не имели и потому, по необходимости, должны руководствоваться сведениями, сообщенными из этого дела гг. Арсеньевым и Соловьевым, а сверх того известиями иностранцев. Француз Вильлярдо рассказывает, будто Толстой в сильной речи представлял Екатерине опасность, но не мог отклонить ее. Отрывки из следственного дела, нам известные, которыми мы далее пользуемся, не дозволяют доверять Вильлярдо. Видно, что Толстой не имел случая говорить об этом с государынею.

При написании статьи использован очерк Н. И. Костомарова – «Екатерина Алексеевна, первая русская императрица»

Русской царицей (6 марта 1717) и императрицей (23 декабря 1721), коронованной 7 мая 1724 и правившая страной с 28 января 1725 до 6 мая 1727.

Родилась 5(15) апреля 1684 в Литве. Дочь латышского крестьянина Самуила Скавронского (по иным сведениям – шведского квартирмейстера И.Рабе, но есть легенда, что ее мать принадлежала ливонскому дворянину фон Альвендалю, сделавшему ее любовницей, и Екатерина – плод этого мезальянса). До принятия православия носила имя Марта. Образования не получила и до конца дней умела только ставить подпись. Юность провела в доме пастора Глюка в Мариенбурге (ныне – Алуксне, Латвия), где была одновременно прачкой и кухаркой. По еще одной легенде, родила дочь от лифляндского дворянина Тизенгаузена, прожившую менее года. Дабы положить конец свободному поведению служанки, пастор выдал ее замуж за шведского драгуна Крузе, который вскоре пропал на войне.

25 августа 1702 при взятии Мариенбурга русскими войсками Марта стала военным трофеем и любовницей некоего унтер-офицера, позднее попала в обоз Б.П.Шереметева, который отдал ее портомоей (прачкой) А.Д.Меншикову . В 1703 ее заметил Петр I и чем-то пленился в ней (по современным представлениям, она не была красавицей, черты лица ее неправильны). Марта стала одной из его любовниц; в 1704 она, крещеная по православному обычаю под именем Екатерины Алексеевны, была беременна от Петра, в марте 1705 у них было двое сыновей – Петр и Павел. Однако Екатерина продолжала жить в доме Меншикова в Петербурге.

Постепенно отношения Петра и Екатерины становились более близкими (это видно по их переписке 1708). Царь имел немало любовниц, которых обсуждал с нею, она его не упрекала и приспосабливалась к царским капризам, мирилась с его вспышками гнева, помогала во время приступов эпилепсии, делила с ним трудности походной жизни, незаметно став фактической женой царя. Непосредственного участия в решении политических вопросов принимать не пыталась, но имела на царя влияние. Выступала постоянной заступницей Меншикова.

С 1709 сопровождала Петра во всех походах и поездках. В Прутском походе 1711, когда русские войска были окружены, спасла мужа и армию, отдав турецкому визирю свои драгоценности и склонив его к подписанию перемирия.

По возвращении в Петербург 20 февраля 1712 Петр обвенчался с Екатериной, их дочери Анна (впоследствии супруга герцога Голштинского) и Елизавета (будущая императрица Елизавета Петровна) тогда бывшие в возрасте 3 и 5 лет, исполняли на свадьбе обязанности фрейлин. Бракосочетание было почти тайным, совершено в часовенке, принадлежавшей кн. Меншикову.

С этого времени Екатерина обзавелась двором, принимала иностранных послов, встречалась с европейскими монархами. В ее описаниях, оставленных иностранцами, говорилось, что она «не умеет одеваться», ее «низкое происхождение бросается в глаза, а ее придворные дамы смешны». Неуклюжая жена царя-реформатора по силе воли и выносливости не уступала мужу: с 1704 до 1723 года она родила ему 11 детей, большинство которых умерло в младенчестве, но частые беременности не мешали ей сопровождать мужа в его странствиях. Могла спать на жесткой постели, жить в палатке и делать верхом многодневные переходы. В 1714 в память Прутского похода царь учредил орден Св. Екатерины и наградил жену в день ее именин.

Во время персидского похода 1722–1723 Екатерина обрила себе голову и носила гренадерскую фуражку. Вместе с мужем делала смотр войскам, проезжала по рядам перед сражением. Все денежные подарки от мужа и иных лиц поместила в Амстердамский банк – и этим также была отлична от жен царей до нее.

23 декабря 1721 года Сенат и Синод признали ее императрицей. Для ее коронации в мае 1724 была изготовлена корона, превосходившая великолепием корону царя, Петр сам возложил ее на голову жены. Считается, что он собирался официально провозгласить ее своей преемницей, но не сделал этого, узнав об измене жены с камергером Вилли Монсом (его сестра Модеста Балк была ближайшей наперсницей государыни). 16 ноября 1724 года Монс был обезглавлен, коллегиям запретили принимать от нее приказания, а на ее личные средства был «наложен квестор».

Отношения Петра и Екатерины стали натянутыми. По свидетельству Я.Лефорта, они больше не говорили друг с другом, не обедали, не спали вместе. В начале января 1725 их дочь Елизавета смогла свести отца и мать. «Царица долго стояла на коленях перед царем, испрашивая прощения всех своих проступков; разговор длился больше трех часов, после чего они поужинали вместе и разошлись» (Я.Лефорт).

Меньше чем через месяц Петр умер.

Усилиями Меншикова, И.И.Бутурлина, П.И.Ягужинского при опоре на гвардию (императрица обещала немедленную уплату жалованья гвардейцам, задержанного за 1,5 года и 30 рублей награды на каждого солдата) она была возведена на престол под именем Екатерины I.

По уговору с Меншиковым, государственными делами не занималась. 8 февраля 1726 передала управление страной Верховному тайному совету (1726–1730). Среди наиболее значительных мероприятий этого времени – открытие Академии наук 19 ноября 1725, отправка экспедиции Витуса Беринга на Камчатку, улучшение дипломатических отношений с Австрией. Незадолго до смерти вернула из ссылки П.П.Шафирова , поручив ему написать историю деяний своего мужа.

Став самодержицей, обнаружила тягу к развлечениям и много времени проводила на пирах, балах, разнообразных праздниках. Это пагубно сказалось на ее здоровье. В марте 1727 на ногах у императрицы появилась опухоль, быстро росшая по бедрам. В апреле 1727 она слегла, а 6 мая умерла 43-летней. Хотела передать трон дочери, Елизавете Петровне, но за несколько дней до смерти подписала завещание о передаче престола внуку Петра I – Петру II Алексеевичу, за которого выступали еще при ее вступлении на престол представители родовой знати (Д.М.Голицын, В.В.Долгорукий).

Наталья Пушкарева

5 (15) апреля 1684 г. в Лифляндии в крестьянской семье родилась Марта Самуиловна Скавронская - вторая жена Петра Великого, будущая российская императрица Екатерина I Алексеевна.

Марта Скавронская в юности проживала в доме пастора Глюка в Мариенбурге, где работала одновременно прачкой и кухаркой. В 1702 г. после взятия Мариенбурга русскими войсками будущая русская императрица стала военным трофеем и оказалась в обозе сподвижника Петра I графа Б. П. Шереметьева, а затем у князя А. Д. Меншикова . В 1703 г. Пётр I отобрал Марту у князя и поместил её в селе Преображенском в числе придворных девиц царевны Натальи. Здесь она приняла православие и была наречена Екатериной Алексеевной, так как крёстным отцом её был сын Петра I царевич Алексей . Екатерина отличалась весёлым, ровным, ласковым характером, легко приспосабливалась к капризам Петра, мирилась с его вспышками беспричинного гнева, умела помогать во время приступов эпилепсии и легко делила с ним трудности походной жизни. Она никогда не принимала непосредственного участия в решении политических вопросов, но имела на царя определённое влияние, нередко выступая перед ним заступницей А. Д. Меншикова.

В 1710 г. Пётр I подарил своей будущей жене Екатерине Алексеевне Сарскую мызу (впоследствии Царское Село), находящуюся в 25 км от Санкт-Петербурга.

По возвращении из Прутского похода в Петербург в феврале 1712 г. Пётр обвенчался с Екатериной, а их дочери Анна и Елизавета получили официальный статус цесаревен. В 1714 г. в память Прутского похода царь учредил орден Св. Екатерины , которым наградил жену в день её именин. В мае 1724 г. Пётр короновал Екатерину в качестве императрицы в московском Успенском соборе.

После смерти Петра I в 1725 г., усилиями Меншикова и при опоре на гвардию и петербургский гарнизон, Екатерина I была возведена на престол. В феврале 1726 г. при императрице был создан Верховный тайный совет , в состав которого вошли князья А. Д. Меншиков и Д. М. Голицын, графы Ф. М. Апраксин , Г. И. Головкин, П. А. Толстой, а также барон Г. И. Ф. Остерман. Совет создавался как совещательный орган, но фактически он управлял страной и решал важнейшие государственные вопросы.

В годы правления Екатерины I была открыта Императорская Академия наук , учреждён орден Святого Александра Невского , а также заключён союз с Австрией. Незадолго до кончины Екатерина по настоянию Меншикова подписала завещание, по которому престол должен был отойти к малолетнему внуку Петра I великому князю Петру Алексеевичу, будущему российскому императору Петру II .

6 (17) мая 1727 г. 43-летняя императрица Екатерина I Алексеевна скончалась и была похоронена в усыпальнице российских императоров в Петропавловском соборе в Санкт-Петербурге.

Лит.: Анисимов Е. В. Женщины у власти в XVIII в. как проблема // Вестник истории, литературы, искусства. Отделение историко-филологических наук РАН. М., 2005. С. 328-335; Из ольденбургского великогерцогского архива // Русский архив. 1904. № 1; Павленко Н. И. Екатерина I . М., 2009; Царица Екатерина Алексеевна, супруга Петра Великого в 1707-1713 гг. // Русская старина. 1880. Т. 28. № 8. С. 753-756; Соловьёв С. М. Сочинения. Кн. 9. Т. 18. М., 1998. Гл. 4. Царствование императрицы Екатерины I Алексеевны; То же [Электронный ресурс]. URL : http:// militera. lib. ru/ common/ solovyev1/18_04. html ; Шорникова И. Н. Звёздные часы императриц: Екатерина I , Анна Иоанновна, Елизавета и Екатерина II . Рязань, 1995.

См. также в Президентской библиотеке:

Алексеев А. С. Легенда об олигархических тенденциях Верховного тайного совета в царствование Екатерины I. М., 1896 ;

Арсеньев К. И. Царствование Екатерины I. СПб., 1856 ;

Георгий Михайлович. Монеты. Вып. 9: Монеты царствований императрицы Екатерины I и императора Петра II. СПб., 1904 ;

Ода и идиллия его императорскому величеству, всепресветлейшей, державнейшей, великой государыне императрице Екатерине Алексеевне, самодержице всероссийской, и проч. и проч. и проч. при всемилостивейшем и радостнейшем ея императорскаго величества, Свято-Троицкия Сергиевы лавры посещении. [М.], . с. ;

Описание коронации е. в. имп. Екатерины Алексиевны, торжественно отправленной в царствующем граде Москве 7 маия 1724 году: печатано в Санктпитербурхе при Сенате, 1724 году. Сентября 5 дня. А в Москве против тогож генваря в 30 день, 1725 году. [М.], . , 1-76, 78-81 [=80] с. ;

Описание коронации ее величества императрицы, Екатерины Алексиевны торжественно отправленнои, в царствующем граде Москве, 7 маия, 1724 году. СПб., 5 сент. 1724. , 25, с. ;

Опись документов и дел, хранящихся в Сенатском архиве. Отд. 1; Т. 2: Царствования Екатерины I, Петра II и Анны Иоанновны. Отд. 1: 1725-1733. СПб., 1910 ;

Основано Царское Село // День в истории. 5 июля 1710 г. ;

Планы и чертежи Министерства Императорского Двора. Гравюры «Коронование Екатерины I». 1725 г. ;

1727 года. Блаженныя и вечнодостоиныя памяти ея императорского величества, Екатерины Алексиевны, состоявшияся указы по кончину ея величества. Такожде Манифест о принятии россииского престола, всепресветлеишаго державнеишаго великого государя, Петра Алексиевича Втораго, императора и самодержца всероссииского, и присяга в вернои службе его величеству, и публичныяж указы по нынешнеи 1728 год. СПб., 1728. , 58, с.